И выхода не было. Даже будь у меня в руке полноценная «Бритва», не добегу я до того пулеметчика, и метнуть не получилось бы, ибо простреленная дверь все еще стоит, и не видать за ней, где тот пулеметчик расположился. Да и метатель ножей из меня тот еще, ибо я другому учился…
Время словно замедлилось, как всегда бывает со мной в такие моменты, когда я вижу, как пули методично разбивают в пыль квадраты напольной плитки и эта смертоносная очередь неотвратимо приближается ко мне, а я никак не успеваю уйти от нее…
Человек – существо ленивое. Я уверен, что гениальные озарения не приходят к людям в спокойной обстановке. Должно что-то тюкнуть по темечку, чтоб выбить из извилин нестандартное решение, настолько безумное, чтобы быть гениальным. Вот и я, лежа на полу и видя, как ко мне неотвратимо приближается стопроцентный трындец, вдруг ни с того ни с сего представил, что не пять сантиметров аномальной стали торчат у меня из ладони, а все пять метров.
Или, может, даже десять…
…Это не было похоже на стальной клинок, которого из-за его размеров и веса я бы точно не смог поднять. Это смахивало ни тончайшую полосу лазурно-серебристого тумана, внезапно протянувшуюся из моей ладони навстречу пулеметной очереди, приближающейся ко мне, – туда, дальше, сквозь разбитую дверь, которую эта полоса легко рассекла надвое, навстречу вспышкам огня и голове в камуфлированной каске, торчавшей над этими вспышками.
А потом я шевельнул рукой, и пулеметный ствол, срезанный наискось, вдруг начал падать вниз, на пол, вместе с головой, которая только что маячила над ним. Ее словно сбросил с плеч фонтан крови, хлестанувший из перерезанной шеи…
Последняя пуля ударила в дециметре от моего лица, осколок плитки больно резанул по лбу – и тут я осознал, что моя «Бритва» вновь спасла меня. Да, я точно знал, что это была она, распыленная на атомы, внезапно раздвинувшиеся, отделившиеся друг от друга, отчего мой нож стал похож на длиннющую туманную полосу. Но своих свойств от этого «Бритва» не потеряла. Подтверждением этого был обрезок пулеметного ствола, с грохотом упавший на пол, и голова пулеметчика, наконец переставшая катиться по полу, остановившаяся и удивленно вылупившаяся на меня все еще живыми глазами, в которых медленно затухал вопрос: «Как же это? Ведь я его почти убил?»
Но прошло томительное мгновение, длинное, как сама вечность, – и наваждение пропало. Вновь время потекло так, как ему положено течь. Я лежал на полу и зачем-то смотрел в мертвые, пустые глаза пулеметчика, а ладонь моя болела так, что я боялся ей пошевелить, чтобы не вырубиться от адской боли.
Но посмотреть я на нее рискнул. Перевел взгляд – и увидел, как быстро сходится кожа рядом с лучезапястным суставом, словно торопясь скрыть вишнево-красное, пульсирующее мясо. А еще на моих пальцах лежала рукоять «Бритвы», судя по всему, только что покинувшей мое тело. Не длинной, распыленной в пространстве, а самой обычной. Такой же, как всегда, только с серебром, растворенном в лазури клинка цвета чистого весеннего неба.
– Что же ты такое теперь? – хрипло прошептал я.
«Бритва» не ответила. Наверно, потому, что ножи не умеют говорить. Или же не хотят до поры до времени. Ведь недаром японские самураи давали им имена и считали полумифическими существами, живущими как минимум в двух мирах. Мне несколько раз говорил об этом ученик якудзы Виктор Савельев, но я не особенно верил ему. А вот сейчас – поверил. На все сто процентов.
Когда везение становится настолько частым и эффективным, это уже не везение. Это – Предназначение. На определенном этапе понимаешь: все, что происходит с тобой, не случайно. Тебя словно ведет кто-то, подталкивает, нашептывает нужные мысли, подводит к правильным решениям. При этом зазнаваться не надо, мол, вот я какой, весь из себя, избранный судьбой для свершения великих дел! Накажут. Получишь по шее так, что мало не покажется. А может, и вообще Мироздание сотрет к чертям крысособачьим офигевшее тело с шахматной доски жизни – чисто чтоб своими понтами не мешало дело делать. И тогда другой Меченосец заберет «Бритву» из холодеющих пальцев трупа и продолжит миссию, конечной цели которой никогда не узнает. Мирозданию виднее, зачем оно двигает нас вперед, назад или по диагонали. У него своя игра, которую мы зовем «жизнью». А мы – лишь инструменты в той бесконечной игре…
Такие вот бесспорно умные мысли вертелись у меня в голове, пока я пробегал мимо искалеченного, залитого кровью пулемета туда, вперед, дальше – и налево по коридору, где за углом стояли двое охранников в тяжелых экзоскелетах, с автоматами в руках.
Первого я зарезал сразу – воткнул нож в грудь и рванул вниз, до самого паха. Удар под названием «восклицательный знак», напоминающий рисунком перевернутый знак препинания. Поскольку наносится он в солнечное сплетение, при удачном попадании противник моментально получает болевой шок и вскрытую брюшину. Если даже с шоком справится, то в ближайшее время будет занят отловом своих выпущенных кишок – иначе говоря, не представлять опасности, пока я со вторым буду разбираться…
Но второй оказался шустрым.
Несмотря на тяжелый экзо, он быстро отпрыгнул назад и вскинул свой калаш, явно собираясь вылечить меня свинцовыми пилюлями от вредной привычки неожиданно убивать людей столь жестокими способами.
И ведь далеко скакнул, сволочь! Хорошо приводы экзоскелета сработали, метра на два назад отпрыгнул охранник. Вполне достаточное расстояние, чтоб совместить с моей тушкой линию прицела и нажать на спуск.
Не успевал я добежать до него. Ну никак. И метать нож уже поздно – пока размахнусь, да и кину, скорее всего, мимо. Вот если бы…
Мысль еще не успела сформироваться, как я заметил краем глаза, что клинок моего ножа внезапно превратился в тонкий слой пыли. Тонкий и длинный, словно лазурно-серебристый луч, протянувшийся от гарды моей «Бритвы» до горла автоматчика в экзоскелете, который так и не успел нажать на спусковой крючок…
Понятно, почему не успел. Мозг, может, и послал команду пальцам, но те не сработали – когда шейные позвонки перерезаны, с этим обычно возникают проблемы.
Я инстинктивно дернул рукой назад, и полупрозрачная полоска тумана покинула тело автоматчика, из горла которого немедленно хлынула кровь. Он выронил оружие, упал на колени, пытаясь зажать руками рану, но через броню это получалось плохо. Умирающий громко булькнул кровью, хлынувшей в легкие, упал на пол, дернул ногами пару раз и затих. А я стоял, смотрел на свой нож и соображал, как сделать так, чтобы он вновь стал «Бритвой», которую реально можно засунуть в ножны.
Впрочем, она сама справилась. Видимо, поняла, что опасности для меня больше нет, – и клинок самостоятельно резко уплотнился до своего прежнего состояния.
– Офигеть – не встать, – пробормотал я, осознавая новые свойства своего и без того необычного оружия. То есть я теперь не только ходячие ножны для него, куда он прячется по своему усмотрению. Он еще и распыляет себя на довольно приличное расстояние, причем эта пыль сохраняет режущие свойства самой «Бритвы». Остается выяснить, могу ли я управлять этими процессами или же мой нож все это проделывает по своему желанию?
