— Серьезно? — На его лбу появляются резкие складки, глаза наливаются льдом. Парень оглядывает меня с таким презрением, будто собирается плюнуть в лицо или ударить. — Мне ты не запудришь мозги, кукла. Ты отняла у меня все, и теперь я сделаю то же самое с тобой!
— О чем ты? — Мой голос сипнет, выдавая испуг. — Мы… мы ведь даже не знаем друг друга. Как ты…
— О, да ты не промах! — Кай грубо хватает пальцами меня за подбородок и подтягивает еще ближе к своему лицу. — Предлагаешь узнать друг друга поближе?
— Пусти! — Я пытаюсь скинуть с себя его руку.
Это так унизительно, больно и обидно, что на глаза прорываются слезы.
— Тебе, наверное, ужасно не хочется делиться, да? — Усмехается он. — Привыкла к роскоши? Ну, теперь все изменится. — Игнорируя мои попытки вырваться, Кай все сильнее вдавливает меня в дверное полотно. — Теперь за тебя некому заступиться, девочка, и я прослежу, чтобы ты получила свое сполна. Я в этом доме не гость, ясно? Если захочу — отниму у тебя все. Так что держись от меня подальше!
— Уйди! — Я все-таки отрываю от себя его руку и вырываюсь. Бросаюсь к постели и скидываю на пол клюшку, наушники, затем дергаю с туалетного столика его сумку, и она тоже летит вниз. — Тебе нельзя оставаться в этой комнате, ясно?! — От крика у меня хрипнет в горле. — Уходи!
Сквозь пелену из слез я вижу, как среди содержимого его сумки, вывалившегося на пол, блестят квадратики фольги — презервативы. И жар ударяет мне в лицо.
— Тебе бы нервы подлечить, дорогуша. — Ухмыляется Кай. — Я же сказал: остаюсь здесь — мне подходит именно эта комната.
Тяжело дыша, я стираю с глаз слезы.
— Ты не будешь жить в спальне моих родителей! — Бросаю ему в лицо. — И не будешь спать в кровати, на которой умирала моя мать!
Кажется, мои слова слегка отрезвляют мерзавца.
На секунду самоуверенное выражение покидает его лицо, но затем возвращается вновь. Подумав, Кай открывает рот, чтобы сказать очередную гадость, но тут дверь распахивается и на пороге появляется его мать.
— Что за шум? — Она с неподдельным изумлением оглядывает нас обоих и, тут же сориентировавшись, бросается ко мне. — Что такое, Марианочка?
Я зарываюсь в ее объятия и всхлипываю. Только бы не разреветься снова, но этот хам и так уже видел мои слезы.
— Что такое стряслось? — Поглаживая мою спину, строго спрашивает Риту у сына. — Ты что, ее обидел?
Я беру себя в руки и высвобождаюсь из объятий женщины.
— Это комната моих родителей, и я хочу, чтобы здесь все осталось таким, каким было при жизни мамы. — Объясняю, глядя в лицо обидчика. — Мне важна память о ней.
— Уверена, произошло недоразумение. — Спешит успокоить меня Рита, метнув в сына осуждающий взгляд. — Кай, мой мальчик, Мариана приготовила для тебя хорошую комнату, она через стенку, и из нее открывается шикарный вид на сад. Жаль, что ты решил с ходу показать себя не с лучшей стороны, но мы ведь забудем этот маленький конфликт, да?
Глаза Кая сужаются. Он готов испепелить меня взглядом, но на его губах играет улыбка. Неторопливо собрав с пола рассыпанные вещи, парень закидывает их в сумку, вешает сумку на плечо, берет клюшку, наушники и выходит из комнаты.
— Прости меня, девочка. — Обнимает меня Рита за плечи. — Прости, что пришлось это вытерпеть. Я с ним поговорю, ладно? Он больше не посмеет вести себя так. Знаешь, с Каем непросто. Очень непросто. — Она кусает губы. — Я воспитывала мальчишку одна, без отца… Ему тяжело пришлось, не досталось мужского воспитания… Все это, конечно, отразилось на характере. Поверь, он тоже переживает. Как и все мы.
— Все хорошо. — Киваю, утирая слезы.
Я понимаю ее. Маме тоже было тяжело, пока в ее жизни не появился Харри. Жаль, в мире не бывает справедливости абсолютно для всех.
Кай
Войдя в нужную комнату, я хлопаю дверью так, что по стенам разносится гул. Яростно швыряю клюшку, затем сумку на пол и с досады ударяю по ней ногой.
— Вот дерьмо!
Обхватив голову руками, пытаюсь отдышаться. Не выходит.
— Черт! Черт!
Стискиваю челюсти до боли, до хруста зубов.
«Как же я тебя ненавижу, воровка! Маленькая хитрая дрянь!»
Не в силах совладать с напряжением, я начинаю мерить комнату шагами.
«Что со мной такое? Что же пошло не так?»
Если честно, я опешил. Там, в гостиной, когда мы вдруг столкнулись взглядами. Тот образ, который я ненавидел годами, конечно, не растворился и не исчез, но претерпел значительные изменения: девчонка подросла, избавилась от брекетов и нелепых очков, ее формы стали женственными, а лицо вытянулось и приобрело идеальные, почти кукольные черты. Длинные пушистые ресницы, большие, и оттого кажущиеся по-детски наивными и чистыми, голубые глаза, сочные алые губы.
И я снова будто получил удар под дых — совсем как тогда, в школе.
Только теперь это чувство было иным. Сродни тому, когда ты еще в процессе хоккейного мачта ощущаешь, что потерпишь поражение: противник сильнее, его команда превосходит твою на целую голову, и как бы ты ни старался, все, что ты можешь — лишь отбиваться. Едва увидев сводную сестру, я понял, что проиграю.
И мне пришлось взять паузу, чтобы вспомнить, кто я, и для чего нахожусь в этом доме.
«Да как ты смеешь…» — звенит в моей голове ее голос.
Пухлые губки обиженно надуваются, брови взлетают к переносице. От нее пахнет карамельными духами и ирисками — такой нежный, сладкий запах. Все девушки, которые были в моей постели, пахли иначе — страстью, хриплым шепотом, терпким желанием. Они знали, что хотят получить от мужчины, и что готовы ему предложить взамен. Мариана же источала аромат невинности. И взгляд, и осанка, и улыбка ее были такими же — открытыми, незапятнанными и хрупкими.
Девичьими.
«Мы же родственники!»
От этих слов мои внутренности будто провернули на мясорубке.
Вряд ли, папочкина любимица знала, что такое копить на новый рюкзак для школы или хоккейное снаряжение, подрабатывая все лето на солнцепеке грузчиком на складе. Вряд ли ей когда-то приходилось таскать на себе пьяных родителей или ощущать запах алкоголя в маминых поцелуях на ночь.
Отец ушел потому, что мог это сделать. У меня такой возможности не было. Я варился в собственному аду, и из него не было никакого выхода. А девчонка в это же время получала все самое лучшее: образование, репетиторов, медицинский уход, развлечения, и самое главное — родительскую любовь. Поэтому мне не было ее жаль. Не было ее жаль!
«Мы же родственники»…
Я усмехнулся, прокручивая в памяти эту полную лжи и лицемерия фразу.
Да она издевалась, честное слово!
