— Тогда нужно найти свободную палатку, на таком ветру вы быстро замёрзнете, — Магнус соскочил с камня. — И перенести её туда, где нет других людей. Иначе от нашего лечения будет только вред.
Вместо ответа Ситилла последовала его примеру и, шагнув, подала знак идти следом.
Палатка нашлась быстро — Проклятая не стала долго раздумывать и взяла свою собственную. Как она пояснила, даже если ткань впитает часть скверны, ей это не так повредит, как кому-то ещё, а в их положении разбрасываться имуществом не стоило.
Беженцев было много. В одном только здешнем лагере набралось около двухсот человек, почти все — Проклятые. Из Ранкорна уходили целыми семьями, едва успев собрать самые ценные вещи, впрочем, у Проклятых такое воспринималось привычно. Ситилле ещё повезло, что она удосужилась забрать свой походный скарб из резиденции Багровых и сложить его на телеги прежде, чем их забросило в чужой мир — по возвращению оставалось только нагнать сородичей.
Их, разумеется, посчитали погибшими. А после короткого рассказа о том, что случилось, на палача смотрели с благоговением.
Никто даже не подумал о том, чего им стоило спасение.
Уже в палатке Ситилла без всякого стеснения сбросила багровый камзол, а затем и рубашку, обнажив покрытую шрамами спину. Магнус осмотрел её с профессиональным интересом, тут же увидев, что ни одну из отметин не оставил стальной клинок — слишком рваные края и слишком неправильная форма. Больше всего выделялись четыре длинных бугристых рубца, пересекавшие всю спину от плеча до пояса.
— Кто это вас так? — спросил он, касаясь рубцов.
— Форца. Отвратительная тварь вроде лакерта, только с перьями и зубами как у крокодила. Слышали о таком звере?
— Да, в реке Хайат в Джумаре их много.
— Мне посчастливилось упасть ему под ноги и получить когтями по спине. Было зверски больно, но лучше так, чем угодить ему в пасть. Тогда я лишилась бы руки или ноги. Ох!
— Спокойно, — Магнус положил руки ей на плечи и, усевшись, закрыл глаза. — Я пропускаю через ваше тело поток магии.
— Разве вы не должны при этом концентрироваться на том, что делаете? — она поёжилась.
— Должен, но если знаешь, что делать, это гораздо проще, чем с медитацией. Что вы чувствуете?
— Холодно.
— Значит, процесс идёт. Вы лишаетесь vis viva, «живой силы». В современном мире считается, что ею обладает движение, тепло, магия и материя, и одно может быть превращено в другое. Сжигая дрова, вы уничтожаете материю, но получаете тепло. Сжигая порох, передаёте движение пуле. Одна vis viva превращается в другую. Вы не первая, кого я лечу таким образом, и склонен считать, что скверна тоже является своего рода, хм, «живой силой», раз уж при её потере человек испытывает холод. Впрочем, вам, наверное, неинтересно.
— Ошибаетесь, — Ситилла повернула голову, и Магнус заметил, что на щеке у неё есть ещё один шрам — тонкий, едва заметный. Его, без сомнений, оставило отточенное стальное лезвие. — Я слушаю вас и думаю, что вы пригодились бы Ордену. Наши книжники слишком много думают о духовном. Впрочем, вы знаете это и без меня.
— Знаю. Если я прав, то скверну можно превращать в иной тип vis viva. Добывать тепло. Или движение. Мы можем найти применение тому, что сейчас бездарно сливаем в снег.
— По мне, так лучше уж слить её в снег, чем подохнуть или стать нахцерером.
— У нас их зовут драуграми. Да, тут не поспоришь. Но мы должны смотреть в будущее, иначе так и застрянем в прошлом.
Некромант сжал пальцы сильнее, чувствуя, как поток магии проникает глубже в тело Ситиллы. Управлять его движением сквозь двоих сразу оказалось намного сложнее, но Магнус обладал достаточным опытом теургии, чтобы спокойно разговаривать и не сбиваться с ритма. В этом у него было преимущество перед братьями Ордена, которые не понимали сути того, что делают.
Ситилла дышала ровно, сложив руки на животе и не пытаясь вмешиваться в процесс. Холода она тоже будто не замечала — палатка защищала от ветра, и этого оказалось вполне достаточно. А может, она просто привыкла к хельвежским морозам.
Снег вокруг продолжал краснеть.
* * *
Рона встречала утренний свет — так же, как делала это каждый день с тех пор, как получила обсидиановый глаз. Каждое утро она выходила на снег, сжимала в руках артефакт и снова погружалась в чёрно-белый мир, глядя, как на востоке встаёт солнце. Это было куда лучше, чем оставаться в сером ничто без света и тьмы.
Она знала, что больше не увидит цвета — чёрный камень мог передавать лишь тени — но считала, что лучше довольствоваться малым. Ещё несколько дней назад Рона вовсе лежала в доме травницы и собиралась умереть, потому как жить ей было больше незачем. А сейчас, сейчас вдруг оказалось, что Магнус жив, что потеря глаз не означает потерю света, а теперь вот и Альма отправилась в город, велев ей ждать. Она даже снизошла до ответа, сказав, что именно собирается сделать, и здесь их мнения совпадали.
Ведь это Эльфгар виноват в том, что Рона лишилась глаз. Ещё виновата она сама — в том, что была недостаточно быстра и сильна, но Эльфгар был причиной всему. Он приказал убить Магнуса, хотя тот никак не вредил ему. Может, им овладел гнев, но тогда и правда лучше будет отдать Фьёрмгард кому-нибудь другому.
К тому же Рона была сестрой ведьмы, и октафиденты рано или поздно добрались бы до них. Нет, их нельзя оставлять властвовать в Хельвеге.
Она сконцентрировалась и снова подняла жезл, пытаясь различить очертания дома. Тот виделся мутным, почти бесформенным пятном на белом фоне. Альма говорила, ей не хватает опыта — обсидиан почти не требует силы, и посмотреть сквозь него может любой, кто обладает толикой магии, но важно здесь не смотреть, а видеть. И она увидела: пять размытых, но вполне заметных силуэтов, а за ними — ещё пять, побольше. Люди и кони.
— Эй, хозяйка! — услышала она. Странные интонации: доброжелательность и осторожность. Гость знал, с кем говорит.
Дом проснулся. Рона не владела гоэтией, но знала, как приказывать стражам, и те готовы были по одному только слову броситься на защиту девушки. Но это будет потом — если гости попытаются напасть.
Силуэт подошёл ближе. Рона даже смогла различить у него руки и ноги, если, конечно, это не было игрой воображения.
— Должно быть, вы Рона, — продолжил гость. — Повязка на ваших глазах говорит сама за себя. Дома ли ваша сестра?
— Вежливые люди называют своё имя, входя в чужой дом.
Она поразилась тому, как твёрдо прозвучал её голос. Может, это потому, что Альмы нет рядом?
— Верно, — согласился гость. — Должно быть, я слишком устал с дороги. Меня зовут Гирт Торкельсон, а это мои хускэрлы. Нужно ли рассказывать, кто я такой?
— Нет, — теперь она всё же дрогнула. — Я знаю это имя.
— Вот и хорошо! Так дома ли Альма?
