Но настоящая Англия, считал автор, вовсе не похожа на страну из туристического справочника. Даже долговязые фигуры, традиционно считающиеся английскими, редко встречаются за пределами имущего класса. Трудящиеся в основном мелковаты, короткоруки и коротконоги, их движениям присуща порывистость, а женщинам на пороге среднего возраста свойственно раздаваться телом. Англичане из низших и средних слоев не отличаются изяществом манер, но исключительно предупредительны. Приезжему всегда покажут дорогу, слепцы могут ездить по Лондону в полной уверенности, что им помогут в любом автобусе и на каждом пешеходном переходе. Англия почти не знает преступности и насилия. Уровень честности в больших городах ниже, чем в сельской местности, но даже и в Лондоне разносчик прессы смело может оставить пачку газет на тротуаре, чтобы заскочить в трактир. «Революционные традиции не прижились в Англии, и даже в рядах экстремистских политических партий революционного образа мышления придерживаются лишь выходцы из средних классов. Массы по сей день в той или иной степени склонны считать, что “противозаконно” есть синоним “плохо”. Известно, что уголовное законодательство сурово и полно нелепостей, а судебные тяжбы столь дороги, что богатый всегда получает в них преимущество над бедным; однако существует общее мнение, что закон, какой он ни есть, будет скрупулезно соблюдаться, судьи неподкупны, и никто не будет наказан иначе, нежели по приговору суда». Автор считал, что к англичанам в особой степени относится известное латинское изречение «Dura lex, sed lex» («Закон суров, но это закон»).
Автор приводил примеры, как англичане находят мирный выход из заслонов бюрократизма. Так, во время бомбежек власти попытались помешать горожанам превратить станции метро в бомбоубежища. Лондонцы не стали брать их штурмом — они просто покупали самые дешевые билеты, по полтора пенни, «и никому не приходило в голову попросить их обратно на улицу».
Оруэлл отнюдь не идеализировал своих малообеспеченных сограждан, считая, что традиционная английская ксенофобия куда более распространена среди трудящихся, нежели в среднем классе. Так, принятию накануне войны большого числа беженцев из фашистских стран воспрепятствовали профсоюзы, а против высылки из Британии в 1940 году беженцев-немцев протестовал отнюдь не рабочий класс.
Английским рабочим очень трудно найти общий язык с иностранцами из-за различий в привычках, особенно в еде и языке. Английская кухня резко отличается от кухни любой другой европейской страны, и англичане сохраняют здесь стойкий консерватизм. Как правило, к заморскому блюду англичанин даже не прикоснется, чеснок и оливковое масло вызывают у него отвращение, а без чая с пудингом и жизнь не мила. Особенности же английского языка делают невозможным чуть ли не для каждого, кто оставил школу в 14 лет, в зрелые годы выучить иностранный язык. Английским рабочим свойственно считать бабьим умение правильно выговаривать иностранные слова, тогда как естественной частью образования высших классов является изучение иностранных языков. «Лицемерие столь широко вошло в английский характер, что заезжий наблюдатель будет готов столкнуться с ним на каждом шагу, но найдет особенно выразительные примеры в законах». Англичане считают порочным иметь большую армию, но не видят греха в содержании большого флота, что связано с наличием колоний.
В то же время, полагал автор, война показала, что в Британии чувство национальной солидарности сильнее классовых антагонизмов, а потому в 1940 году классовые чувства ушли на задний план и возродились вновь, лишь когда непосредственная военная угроза миновала. Он пытался объяснить традиционную флегматичность жителей английских городов, проявлявшуюся, в частности, в их бесстрастном поведении под бомбежками, «отчасти наличием национальной модели личности, то есть предвзятым представлением этих людей о самих себе».
Оруэлл отмечал традиционную склонность англичан принимать сторону слабейшего. Наглядное тому доказательство — их отношение к советско-финской войне 1939–1940 годов: «На протяжении довольно продолжительного предшествующего периода в массах росли симпатии к СССР, но Финляндия оказалась маленькой страной, на которую напала большая, — именно это и определило позицию большинства».
Автор подробно останавливался на таком больном для него вопросе, как патриотические чувства. Он считал, что патриотизм англичан во многом неосознанный, они не испытывают любви к воинской славе и не склонны восхищаться великими людьми. Политическим теориям XX века они противопоставляли такую моральную категорию, как порядочность. Оруэлл вспоминал, что в тот день 1936 года, когда нацисты вопреки условиям Версальского мирного договора ввели войска в Рейнскую область, он заскочил в трактир шахтерского городка, чтобы поделиться этой новостью. Вечером в этом заведении звучала песенка:
Нет, здесь это не пройдет,
Не пройдет и не пройдет.
Где угодно, но не здесь,
Не пройдет никак.
Таков был английский ответ нацизму. «Ведь он и вправду здесь не прошел, несмотря на весьма благоприятные обстоятельства».
Трезво оценивая сограждан, писатель считал, что они отличаются политическим невежеством. На вопросы, что такое социализм, коммунизм, троцкизм, анархизм, можно получить весьма туманные ответы. Многие англичане не утруждают себя участием в выборах, зачастую даже не знают имени своего депутата парламента. Интерес вызывают не столько партии, сколько выдающиеся личности (Чемберлен, Черчилль, Бевин). Лейбористы, вечные соперники консерваторов в парламенте, всё более походят на них: «Ни одно социалистическое правительство не подвергнет бойне имущие классы и даже не экспроприирует их [собственность] без компенсации».
Особое место в работе было уделено Коммунистической партии, которая, несмотря на малочисленность и слабое влияние, оставалась для Оруэлла воплощением «антианглицизма»: «На протяжении многих лет членство в Коммунистической партии росло или падало в зависимости от перемен во внешней политике России. Пока СССР в хороших отношениях с Британией, британские коммунисты придерживаются “умеренной линии”, мало отличающейся от курса Лейбористской партии, и ее ряды увеличиваются на десятки тысяч членов. Когда между Россией и Британией возникают политические разногласия, коммунисты переходят к “революционной линии”, и ряды партии редеют. Наделе они способны повлечь за собой широкие массы, только отказавшись от основных своих целей». На этом основании автор делал вывод, что англичане не воспринимают теорий, в которых доминируют ненависть и беззаконие.
Сравнительно подробно рассматривалась британская социальная структура. В пределах существующих основных классов автор выделял отдельные страты. Англия, считал он, одна из последних стран, цепляющихся за внешние формы феодализма; отсюда бросающиеся в глаза титулы, парламентская палата лордов. И в то же время нет ни настоящей аристократии, ни настоящего буржуазного правящего класса: «Каждая новая волна парвеню, вместо того чтобы просто вытеснить существующий правящий класс, перенимала его обычаи, заключала с ним брачные союзы и спустя одно-два поколения полностью с ним сливалась». В то же время Оруэлл не отрицал, что английским трудящимся свойствен как снобизм, так и раболепие.
