Вслед за статьей о цензуре последовали эссе в той же газете «Монд» и в журнале «Прогре критик» («Прогрессивная критика») о других социальных бедах Британии: безработице, нищенчестве, бродяжничестве и т. д. Одновременно вновь были предприняты попытки публиковаться в британских изданиях.
В конце концов тексты Блэра заметили в журнале христианского мыслителя, журналиста и писателя Гилберта Кита Честертона «Джи Кейз уикли» («Еженедельник Джи Кей») (G. K. — инициалы Честертона). Здесь 29 декабря 1928 года появилась первая в британской прессе статья за подписью Блэра, содержавшая резкий критический анализ правой французской прессы. Название статьи, «Газета за фартинг»
, было издевательским, ибо в то время фартинг являлся мельчайшей монетой, чуть больше тысячной части фунта стерлингов. В то время за фартинг нельзя было купить ничего (после Второй мировой войны чеканка этой монеты была прекращена).
Статья была написана острым, злым и вместе с тем обыденным языком. Ее смысл состоял в том, что во Франции существовали крайне дешевые правые периодические издания, которые отличались произвольным подбором информации, примитивными сенсациями, распространением сплетен, проведением неких бездумных конкурсов… Автор давал саркастические советы: «Есть, таким образом, достойный пример для магнатов нашей английской прессы. Дадим им возможность последовать за “Ами дю Пепл” и продавать свои газеты за фартинг. Даже если в этом не будет никакой другой пользы, бедняги из публики почувствуют, по крайней мере, что за свои деньги они получают должный товар».
Эти статьи были первыми опытами будущего знаменитого писателя в политической журналистике, важным этапом на пути формирования его своеобразного стиля — простого, образного, внешне весьма серьезного и в то же время полного скрытой иронии.
Иногда Блэр посещал пользовавшиеся популярностью в писательской среде крохотные кафе в квартале Сен-Жермен-де-Пре, по соседству с давшей ему название огромной церковью, напротив Лувра. Провести здесь несколько часов за бокалом самого дешевого вина или чашкой кофе не считалось праздным занятием. Подобно другим мастерам слова, в том числе самым известным, Эрик писал там некоторые свои статьи. Видимо, он считал, что артистическая атмосфера квартала способствует вдохновению. Но он ни разу не осмелился подсесть к кому-нибудь из литературных знаменитостей. В этом проявились его природная застенчивость, нежелание навязываться и в то же время чувство гордости и самодостаточности.
Так был найден плодотворный подход к взаимоотношениям с редакциями: для французов писалось о Великобритании, для британцев — о проблемах соседней Франции. Гонорары в левых изданиях были незначительными. Поэтому Эрику, по мере истощения его финансового запаса, пришлось начать зарабатывать на жизнь случайно найденными занятиями, продолжавшимися максимум несколько дней. Правда, позже он нашел работу мойщика посуды в одном из модных ресторанов на улице Риволи, одновременно выполняя там мелкие поручения.
Видимо, условия этого отнюдь не легкого труда — горячий пар, которым он был окутан, в сочетании с постоянными сквозняками — резко усилили подверженность простудным заболеваниям. 7 марта 1929 года Эрика с воспалением легких забрали в бесплатную больницу Кошен, где проходили практику студенты-медики. Через много лет, в 1946 году, Оруэлл описал свои больничные мытарства в очерке «Как умирают бедные», на всякий случай назвав больницу «госпиталь Икс»
.
Он едва выкарабкался, проведя на больничной койке три недели. Ни антибиотиков, ни даже пенициллина тогда не существовало, и пневмония считалась крайне опасным заболеванием. Лечение было варварским: Эрику ставили на грудь некое подобие банок, от которых образовывались громадные болезненные пузыри; их срезали и на кровоточащую ткань вновь ставили банки, оттягивавшие густую смесь крови и лимфы. При помощи не очень квалифицированных врачей и практикантов благотворительной больницы Эрик кое-как справился с пневмонией. Были проведены анализы на присутствие в его организме туберкулезной палочки, давшие отрицательный результат
. Но легочные заболевания периодически возобновлялись и в конце концов привели к туберкулезу, который и свел Блэра в могилу.
О самой же больнице остались самые безрадостные воспоминания. Главное впечатление состояло в том, что бедняки, которые не в состоянии платить за лечение, являются основным объектом практических занятий начинающих и почти ничего не умеющих студентов, часто просто безграмотных лентяев, для которых человеческая жизнь не стоит ни гроша. Да и сама больница описывалась в самых мрачных красках: «Палата представляла собой длинную, с довольно низким потолком, плохо освещенную комнату, наполненную бормотаньем множества голосов, с тремя рядами коек, стоявших удивительно близко друг к другу. Висел отвратительный запах, словно бы настоянный на испражнениях и в то же время сладковатый»
. В больнице, которая должна была служить образцом чистоты, грязь была повсюду, даже сестры и санитарки появлялись в нестираных халатах.
Показательным был финал очерка: больничная обстановка вызвала в памяти давно забытую поэму Альфреда Теннисона «Детская больница», которую Эрику читали, когда он был ребенком. «А потом я вроде бы забыл ее, даже название поэмы не вызвало бы у меня никаких воспоминаний. Но первый же взгляд на… палату неожиданно выискал в мозгу ток воспоминаний, в которых всё это находило место. И в ту свою первую ночь в больнице я обнаружил, что помню и сюжет, и строй поэмы, а некоторые ее строчки знаю наизусть»
. Так крайне неприглядная действительность сомкнулась с поэзией, хотя и в отнюдь не оптимистическом контексте.
Чуть окрепнув после воспаления легких, Блэр попытался найти постоянную интеллектуальную работу, вел переговоры с редакцией одного из журналов, где были опубликованы его статьи, о зачислении в штат или, по крайней мере, о предоставлении места на страницах издания на регулярной основе. И в том, и в другом Эрику было отказано. Он часто менял места работы, много путешествовал. Были месяцы, когда он жил только на незначительные сэкономленные средства. На некоторое время Эрику удавалось устроиться частным учителем в богатых семьях. Трудно сказать, что привлекало нанимателей, ведь у него не было даже высшего образования. Скорее всего, не столько родителям, сколько их детям нравилась независимость суждений и, главное, тот факт, что Блэр побывал в дальних заморских краях и превосходно владел словом, увлекательно рассказывал забавные и поучительные истории о том, что он пережил. Но он недолго удерживался в богатых домах. То ли ему становилось крайне скучно возиться с непоседливыми недорослями, то ли от его услуг отказывались, почуяв или услышав, что он придерживается «левых» убеждений, сочувствует угнетаемым слоям общества.
Айда Блэр с шестимесячным Эриком. 1903 г.; Эрику три года
