Вначале вещание велось из небольшой радиостудии, расположенной на Портленд-плейс. Однако вскоре Оруэлл переехал в специально перестроенное здание бывшего универмага. У него появился крохотный хорошо обставленный кабинет, рядом находились студии звукозаписи, а на первом этаже — столовая, что в условиях войны и карточной системы было немаловажно. Правда, еда там была не лучшего качества, поэтому иногда в обеденный перерыв наш герой отправлялся в соседний трактир. Но обычно он всё же обедал в столовой, высмеивая приготавливаемые там блюда. Однажды он сказал стоявшему перед ним в очереди коллеге, вместе с которым рассматривал меню: «Через год вы увидите на этой доске “Крысиный суп”, а в 1943 году это будет “Суп из искусственной крысы”»
.
Оруэллу по должности полагался секретарь. Внешне он стал заправским государственным чиновником, проводившим в кабинете значительную часть восьмичасового рабочего дня, составляя и совершенствуя сценарии, рассматривая и утверждая программы, согласовывая их с начальством, диктуя письма, ответы на предложения, приглашения участникам передач и т. д. Из радиостудий, расположенных в центре Лондона на Оксфорд-стрит, дом 200, на страны Востока передавались новости дня, многочисленные новостные комментарии и обзоры Оруэлла, посвященные не только текущим военным и политическим событиям, но и историческим фактам, научным открытиям и даже британским обычаям. Немалое внимание уделялось художественным программам. По единодушной оценке тех, кто знакомился с текстами Оруэлла, основной их задачей была пропаганда «британских ценностей». Иначе говоря, вещание на отдаленные территории должно было способствовать сплочению колоний и доминионов вокруг метрополии в условиях войны.
Означало ли это, что Оруэлл покончил со своими социалистическими и антиколониальными установками, которые энергично проповедовал в предыдущие годы? Ни в коем случае. Речь шла о разумном компромиссе: ради победы над злейшим врагом не только британцев, но и всех тех, кто стремился к достойной жизни, можно было отодвинуть другие задачи на второй план.
Оруэлл весьма скептически относился к возможности реально повлиять на восточные народы при помощи радиопередач из Лондона, и этот скепсис со временем усиливался. Журналист Малколм Маггеридж, служивший в годы войны в британской разведке и участвовавший в контроле за передачами Би-би-си, вспоминал: «Когда я осторожно высказал мнение, что его стрелы могут пролететь мимо цели, он заговорил об абсурдности сложившейся ситуации и захохотал своим характерным глубоким смехом по поводу всего этого предприятия»
. Уже через год после начала работы на Би-би-си Блэр стал открыто говорить, что его передачи не дают эффекта, что это «выстрелы в стратосферу»
. Теперь он считал, что «пустые» радиопередачи отвлекают его от значительно более важных дел.
Но больше всего его тревожило другое, о чем он открыто не говорил: став «патриотическим сотрудником» фактически государственной радиокорпорации, для правых кругов он оставался политически чуждым, да и сам не стремился к сближению с ними, а многие левые теперь считали его ренегатом. Характерной была реплика активного пацифиста Джорджа Вудкока (позже он станет другом Оруэлла и пропагандистом его произведений) в журнале «Партизан ревю»: «Если нам надо было бы представить себе серьезные изменения в чьей-то жизни, Оруэлл окажется как раз кстати. Товарищ Оруэлл — бывший полицейский офицер британского империализма (у которого фашисты научились всему тому, что они знают), в тех регионах, где солнце, наконец, навсегда закатилось
[53] на разорванном Юнион Джеке
[54]! Товарищ Оруэлл — бывший попутчик пацифистов и регулярный автор пацифистского “Адельфи”, который он теперь атакует! Товарищ Оруэлл — бывший крайне левый, член НРП и защитник анархистов (смотри “Памяти Каталонии”)! И теперь товарищ Оруэлл возвращается к своим прошлым империалистическим привязанностям и работает на Би-би-си, занимаясь британской пропагандой, чтобы ввести в заблуждение индийские массы!»
На этот выпад Оруэлл ответил письмом, опубликованным в том же журнале, содержащим не менее резкие выражения, что свидетельствовало о жгучей обиде, при которой не выбирают слов: «Пацифизм объективно является профашистским. Это общеизвестно… Меня не интересует пацифизм как моральный феномен». Писатель набрасывался на «банду католиков», «банду сталинистов» и на «нынешних пацифистов, как их иногда называют», также причисляя их к банде, причем уже не профашистской, а просто фашистской: «Меня интересует психологический процесс, при котором пацифисты, начав с псевдоужаса перед насилием, приходят теперь в восторг по поводу успехов и власти нацизма»
. (О собственных пацифистских выступлениях в предвоенные годы автор предпочел промолчать, зато, как мы видим, использовал слово «фашизм» в качестве политического ругательства.)
Энергично огрызаясь на нападки на его работу на Би-би-си, Оруэлл всё более разочаровывался в ней; она стала его раздражать, а порой вызывала чуть ли не ненависть. Снова стали давать о себе знать больные легкие. Болезнь неизбежно оказывала влияние на его поведение. Современная медицинская литература отмечает частые случаи нервно-психических расстройств, сопровождавших туберкулез. Психического расстройства в полном смысле слова у Оруэлла не было, но нервная система постепенно расшатывалась, подчас возникали депрессии, усугублявшиеся тревогой и за собственную жизнь, и за здоровье жены.
Помимо крупных проблем, всё больше действовали на нервы мелкие стычки, столкновения с цензорами, неоправданные, по его мнению, требования начальства на радио. Почти четверть века перед этим Блэр вел относительно свободный образ жизни, не должен был являться на службу к определенному времени и досиживать до звонка, работать в большом коллективе, в котором он чувствовал себя крохотным винтиком. Он надеялся приспособиться к новым условиям, но у него это не очень получалось. Постепенно его стала беспокоить любая мелочь, вплоть до громкого разговора в соседнем кабинете. Раздражала и необходимость вести нудную ежедневную корреспонденцию: приглашать ораторов, переносить встречи на другое время в связи с изменением графика передач, соглашаться с темой передачи или возражать, просить у авторов разрешение использовать их произведения и получать иногда грубые отказы. Так, Бернард Шоу на просьбу разрешить использовать в одной из передач отрывок из его пьесы «Врач перед дилеммой» без объяснения причин ответил: «Я категорически это запрещаю»
.
Действительно, составление однообразных писем (многие сотни их, не просто подписанных, а написанных или, по крайней мере, продиктованных им, сохранились в архиве Би-би-си) могли свести с ума такого человека, как Эрик Блэр — не просто не привыкший к канцелярской работе, а не терпевший ее, тем более что учащались вынужденные цензурные согласования и вмешательства в его передачи, шедшие под патронажем Министерства информации Великобритании.
