Любопытно, что это письмо было направлено как раз после того, как произошел очередной инцидент. В начале апреля американцы раскрыли, что советская разведка якобы получила доступ к посольству США в Москве через одного из охранников — морского пехотинца, которого соблазнила некая дама, являвшаяся агентом КГБ. Вначале охочая до сенсаций американская пресса раздула этот случай до чрезвычайности. Появились даже сведения, что указанная дама не просто посещала посольство, но побывала даже в шифровальном помещении. Позже вся эта история оказалась практически мыльным пузырем. Никаких иных фактов, кроме того, что сержант Клейтон Лоунтри находился в интимной связи с агентессой КГБ, вместе с ней участвовал в сексуальных оргиях на некой подмосковной даче и выболтал ей некоторые третьестепенные сведения о внутренней жизни посольства, выявлено не было. Любвеобильный сержант был отозван в США и предан суду
[691].
Хотя вся эта история на деле оказалась мелким эпизодом, министерство обороны США попыталось при ее помощи воспрепятствовать возобновлению переговоров Рейгана с Горбачевым. Вайнбергер даже сообщил президенту совершенно недостоверные сведения, правда, с оговоркой, что это лишь «в высокой степени вероятно», о попадании в руки Советов данных о ходе работ по СОИ. Рейгану вместе с Шульцем оставалось только посмеяться над незадачливым министром, так как он сам несколько раз заявлял о готовности поделиться с советской стороной разработками в этой области.
Президент просто не обратил внимания на этот инцидент, о чем свидетельствовал тот факт, что в письме от 10 апреля о нем вообще не упоминалось
[692]. Ничего не говорится о нем и в дневнике Рейгана.
Ответное письмо было написано только 18 июля, и в нем шла речь в основном о региональном конфликте — войне между Ираном и Ираком, которую Горбачев оценивал как бессмысленное кровопролитие. В то же время президенту давалось понять, что советская сторона готова к дальнейшим переговорам
[693].
Затем последовали переписка и переговоры делегаций по конкретным вопросам сокращения вооружений, которые дали возможность назначить наконец встречу в Вашингтоне. Важнейшим результатом предварительных переговоров был отказ советской стороны обусловливать возможный договор требованием о недопущении перевода СОИ в практическую плоскость. В Москве сделали вид, что просто позабыли о «звездных войнах».
Между тем, ведя закулисные переговоры и готовясь к новой встрече с Горбачевым, Рейган не прекращал публичного, пропагандистского наступления на советские позиции, в частности связанные с блоком СССР и странами Восточной Европы, оформленным как Варшавский договор стран социалистического лагеря и имевшим «объединенные вооруженные силы», которые на практике не существовали и эфемерным свидетельством которых являлась лишь стандартизация вооружений. Фактически же «социалистический лагерь» в Европе прикрывали Вооруженные силы СССР, и в целом этот лагерь держался лишь под крылом советского руководства.
Видя, что в руководстве СССР все более доминирует «новое мышление» и что ему приходится основное внимание сосредоточивать именно на внутренних делах, на растущем экономическом, социальном и политическом кризисе в Советском Союзе и зависимых от него странах, Рейган избрал в качестве пропагандистского удара тот участок, который считал наиболее уязвимым.
Таковым являлось, по его мнению, положение в Берлине. Этот город был с 1961 года разделен железобетонной стеной, воздвигнутой по советской инициативе с согласия восточногерманского коммунистического руководства, которую на Западе именовали «стеной позора» (впервые это выражение было употреблено лидером Социал-демократической партии ФРГ Вилли Брандтом
[694]).
Берлинская стена рассматривалась на Западе как зловещий символ всей системы тоталитаризма. Пока существует эта «стена позора», была убеждена общественность, о реальном повороте СССР и подвластных ему стран к демократическим ценностям говорить невозможно.
Именно в этих условиях Рейган принял приглашение на обратном пути из Венеции (здесь в начале июня 1987 года проходила встреча глав государств стран НАТО) остановиться в Западном Берлине, где праздновалось 750-летие основания города. 12 июня президент посетил старое здание рейхстага, а вслед за этим осмотрел Берлинскую стену и соседние кварталы столицы ГДР, принял участие в юбилейных торжествах, встретился с руководителями Западной Германии и Западного Берлина
[695].
Но главным событием этого дня стала речь, произнесенная у Бранденбургских ворот, рядом с которыми в стене между Западным и Восточным Берлином находился пропускной пункт под названием «Чарли». Огромная толпа встретила американского президента аплодисментами.
Вплотную подойдя к стене, Рейган назвал полоску земли перед ней с западной стороны «смертельной» и продолжил: «Мы должны найти способ, чтобы обрушить эту штуку»
[696].
Некоторые сотрудники администрации уговаривали Рейгана избегать в своей речи громких призывов, которые могли бы привести к охлаждению в начавших налаживаться отношениях с СССР. Рональд, однако, с ними не посчитался. Есть данные, что, перед тем как подняться на трибуну, американский президент вступил в разговор с несколькими берлинцами. Некая женщина по имени Ингеборг Элз сказала ему: «Если этот человек Горбачев серьезен в своих разговорах о гласности и перестройке, он мог бы доказать это, избавившись от стены». Ряд авторов полагают, что именно эти слова побудили Рейгана включить в свою речь слова, ставшие знаменитыми
[697].
Президент заявил: «Мы слышим из Москвы о новой политике реформ и гласности. Некоторые политические заключенные были освобождены. Определенные иностранные радиопередачи новостей больше не глушатся. Некоторым экономическим предприятиям разрешили работать с большей свободой от госконтроля.
Является ли это началом глубоких изменений в Советском государстве? Или же это символические жесты, которые должны породить ложные надежды на Западе и укрепить советскую систему, не изменяя ее? Мы приветствуем перестройку и гласность, поскольку полагаем, что мир и безопасность идут вместе, что прогресс человеческой свободы может принести только мир во всем мире. И Советы могут сделать один безошибочный ход, который станет символом свободы и мира. Генеральный секретарь Горбачев, если вы стремитесь к миру, если вы стремитесь к процветанию для Советского Союза и Восточной Европы, если вы стремитесь к либерализации, приезжайте сюда, к этим воротам, мистер Горбачев, откройте эти ворота. Мистер Горбачев, снесите эту стену!»
[698]
