Слишком громко возобновляю жизненно необходимую вентиляцию легких и обратно к глазам поднимаюсь.
– В качестве того, кем ты был для меня всю жизнь.
Яру такой ответ явно не по душе. Стискивает челюсти. Выразительно вдыхает. И, наконец, достаточно терпеливо уточняет:
– И кем же?
– Первым по степени важности. Единственным. Самым-самым. Всем.
Он шумно выдыхает и замирает.
Взглядов не разрываем. И не двигаемся. Так смотрит, будто физически касается. Захватывает в единовластный контроль все мое тело. Я реально опасаюсь, что не выдержу накала. Мышцы от множественного сокращения и перманентного напряжения отзываются ноющей болью. А внутри каждый мало-мальски важный орган пульсирует и набирает массы.
– Я тебе все отдала, Ярик. У меня больше ничего не осталось.
– Ошибаешься.
Что это значит? Что он хочет? Способна ли я дать?
«Ошибаешься…»
Хочу ошибаться. Хочу… И все же ужасно сильно боюсь новых ран.
– Спасибо, что предложил снова дружить. Я очень счастлива. И это… безопасно для нас.
– Не думаю, – выговаривает хрипло.
Сейчас его лицо никаких эмоций не выдает. Только в глазах буря не утихает.
– Будешь со мной… – это вопрос, но голос срывается и не позволяет окрасить слова нужными интонациями. – Каждый день… – снова вместо вопроса – дрожащий и низкий шепот. – Каждый час…
Замечаю, как он сглатывает, медленно вдыхает и… все. Молчит. Не отвечает.
– Ладно… – спешу с выводами, но стараюсь улыбаться. Думаю, у меня хорошо получается. Граду я люблю улыбаться. Даже когда больно. – Поплаваем, Ярик?
Понимает, что именно предлагаю. Рискую, но очень сильно хочу к нему прикоснуться.
Очень-очень сильно…
Не могу сдержать счастливого задушенного смешка, когда Град поворачивается ко мне спиной и окунается чуть глубже в воду. Тотчас обвиваю его шею руками. Прежде чем сомкнуть их, жадно скольжу ладонями по каменным и горячим грудным мышцам. Прикрывая веки, прижимаюсь всем телом и, подтягиваясь, обвиваю ногами талию.
– За буйки, Ярик. Далеко-далеко.
Пока я это тараторю, нежно трогаю губами везде, где удается: плечи, шею, уши, щеки. Мы так делали миллион раз… Но сейчас ощущения буквально сводят с ума.
Вербально Яр продолжает динамить меня, не балует разговорчивостью. Знаю, что у него бывают периоды такой замкнутости. Это не беспокоит. Кроме того… Я вижу, как он на мгновение прикрывает веки. Слышу, как утяжеляется его дыхание, хотя мы еще не плывем. Значит, эти реакции вызываю я. Это будоражит еще сильнее. Содрогаюсь и крепче его сжимаю. И Ярик за мной вздрагивает, космическое удовольствие – чувствовать все это телом.
Так ничего и не говорит. Прочищает горло и просто начинает плыть. Большой, твердый и горячий – обожаю ощущать, как движется подо мной его мощное тело. Касаться Ярика, быть с ним – потрясающее блаженство.
Вместе…
У меня отрастают новые крылья. Я свечусь в темноте. Ее больше нет. Я – лампа, которая освещает весь наш мир.
Наш…
[1] Куликовое поле – одна из самых больших исторических площадей Одессы.
12
Ярослав
Мария Титова: Ты сегодня будешь свободен?
Выдыхаю последнее кольцо сигаретного дыма и пару минут просто дышу тяжелым июньским воздухом. Смотрю на улыбающееся личико святоши, и в который раз думаю, какая она красивая. В груди заламывает и методично точит, только сейчас это все больше похоже на удовольствие и голодное предвкушение. Если бы на службе позволял себе пялиться на ее фотки, точно бы сорвался. Теперь мне вроде как не нужно фильтровать свои чувства. Постепенно отпускаю контроль.
Ярослав Градский: После семи. Поздно заканчиваем.
Мария Титова: Дома будешь? Или куда-то собираешься?
Суббота. Наверное, поэтому спрашивает. Все нормальные люди куда-то выбираются.
Ярослав Градский: Ты куда-то хочешь?
Заставляю себя отложить мобилу. Должен работать, для этого и нахожусь на стройке. Только едва вскрываю новый мешок цемента, прилетает ответ. Поглядываю в сторону светящегося дисплея и даю себе установку: прежде, чем смотреть, закончить с последним раствором.
Придет ли, как вчера и позавчера, посидеть вместе на крыльце? Или мы двинемся дальше?
«Я тебе все отдала… Больше у меня ничего нет…»
Я хочу больше. Я возьму больше.
Сейчас нам обоим нужно время. Все и сразу, как бы ни стремился, получить не удастся. Слишком много незакрытых обид и вздернутых эмоций. С ее стороны еще и блоки, инстинктивно подстраиваюсь. Наблюдаю все время, что находимся вместе. Маруся не делает ничего вызывающего и даже не дерзит. Одевается, как обычно: майки, шорты, а у меня при каждом ее появлении «подъем башни», словно у озабоченного сопляка. И это притом, что нынче я, вашу мать, стабильно дважды в сутки передергиваю.
«Будешь со мной… Каждый день… Каждый час…»
Она хоть понимает, что спрашивает, и какую реакцию вызывает? Все, что сказала тогда, отложил, так и не придумав стоящего ответа. А если бы придумал, не уверен, что смог бы озвучить.
«Первым по степени важности. Единственным. Самым-самым. Всем».
Тяжело все это переварить постфактум. По инерции продолжаю закрываться. Пока железная броня не разлетается, как куски пластмассы под гусеницами танка.
Долго тогда плавали. Ощущал, как нежно и отчаянно жмется. Все ее тело, каждый изгиб чувствовал. Старался не думать о том, чтобы повернуть к себе лицом. Похоть, конечно, присутствовала, не без этого. Но в тот вечер мы соединились по-другому. Как когда-то, всеми контактами сошлись.
Мария Титова: Я сейчас не дома.
Мария Титова: В городе.
Мария Титова: На Итальянском бульваре.
Мария Титова: Ярик?
Такого я не ожидал. Не знаю, на что конкретно рассчитывал, но почему-то не подумал, что она куда-то без меня вырвется.
Ярослав Градский: С кем?
Мария Титова: С Амиром.
За грудиной слету огонь разливается.
Че за шняга блядская?
Понимает же, что еще пару таких маневров, урою, на хрен, этого бальника.
Вот так мы и дружим, вашу мать. Сам предложил, чтобы утихомирить ее тогда и обойти защиту. Теперь что?
Мария Титова: Ярик? Ты сердишься?
Нет, блядь, я не сержусь. Я в ярости.
Но ей, конечно же, хрен признаюсь. Не сейчас.
Мария Титова: Хочешь меня забрать?
Маньячка…
Сходу свободнее выдыхаю. Напоминаю себе, что у нее никого кроме меня не было. И не будет, блядь. Если три года ждала, и сейчас не натворит дури, что бы ни говорила.
