Тем более, вижу ведь, как мне открывается. Пусть чешет о своей дружбе и прочей хрени хоть до старости, знаю, что моя она. Была, есть и будет.
Маньячка, вашу мать, блядь.
Ярослав Градский: Адрес?
Мария Титова: Посейдон.
Полчаса спустя заруливаю на парковку чертового общепита, обзываемого в народе пафосным словцом «ресторан».
Ярослав Градский: На месте, стрекоза. Выходи. Снимаю ремень.
Мария Титова: Ярик……..♥
На хрена вот это сердце? Чтобы у меня все полыхнуло в груди? Что она вытворяет? На стеклах танцует?
Лучше бы дома, мать ее, сидела.
Святоша выбегает из ресторана вместе с Алиевым. Сражает счастливой улыбкой. Нет сомнений, что рада видеть. А я просто стараюсь не смотреть в «третий угол». Мог бы подойти, грузануть, только осознаю, капитально рванет. А силы ведь изначально неравны. Алиев – интеллигент прилизанный. Если по-простому, чтобы слету стало понятно – говно вялотекущее. О такого мараться грех. Ни папка, ни характер, ни личные заслуги – трогать не велят.
Фокусируюсь на том, как Машка, позабыв о принце-мать-его-черноморском, вприпрыжку несется ко мне, и медленно цежу кислород.
– Что будем делать? – тормознув, раскачивается и вовсю улыбается.
– Сначала домой. В душ нужно.
Окидывает меня взглядом, какую-то горючую смесь выдает и краснеет.
Чудно… В дýше придется задержаться.
– А потом?
Миллион раз подряд повторяю себе, что ждала меня, что вся эта игра в дружбу не всерьез и ненадолго.
– Посидим где-нибудь, – пытаюсь переключиться на этот мир. Что должны делать люди нашего возраста? Вписки с мажористой алкотой меня больше не качают. – Куда ты хочешь?
– Мм-м, ты, наверное, устал, да? – прижимает к груди ладонь, и я невольно прослеживаю. Сразу в вырез. Рост позволяет увидеть все, что надо. Даже кромку розового лифчика. – Давай я просто что-нибудь приготовлю, и мы поедим. У меня.
Ага, под неусыпным контролем папы Тита и мамы Евы.
– Родителей нет дома.
Это уже совсем другой разговор.
– Но они появятся, – уточняю достаточно беспалевно.
– Нет. То есть, в общем, они допоздна, – сообщая это, святоша стесняется, словно в спальню меня зазывает. А хотелось бы… Черт… – Придешь?
– Приду, – еще бы я отказался. – Едем уже.
– Угу.
Решаю, что лишних баллов себе накинуть не помешает, открываю перед ней дверь. Ладно, раньше я делал так всегда. Не обломаюсь и сейчас. Нехрен век обиженку строить.
– Запрыгивай, девочка Президент.
Машка издает смущенный смешок и, подбирая юбку, забирается в салон.
– Ты помнишь? – спрашивает, когда за руль сажусь.
– Я все о тебе помню.
– Да… Но это ерунда. Я больше так не хочу.
– Это я тоже помню, – информирую, прежде чем завести мотор. – Ты говорила. В бункере.
Святоша вздрагивает и принимается суетливо искать ремень. Походу это слово как спичка теперь. Вспыхнет, лучше не раздувать. Пока.
Делая вид, что не замечаю ее волнения, выезжаю на дорогу. Жду, что начнет перебирать станции, либо же использует аукс, чтобы подсоединить свою мобилу. Но она сидит без движения. И молчит, что совсем уж странно.
Что ее стопорнуло? Это шутливое прозвище? Или упоминание чертового бункера?
Пока я копаюсь в своих мыслях и незаметно за ней наблюдаю, святоша вдруг выдает:
– Ярик, ты правда хотел меня отшлепать?
С опозданием резко даю по тормозам, поздно соображая, что еду на красный. Хорошо, «задний» не понадеялся, как это часто в Одессе бывает, что проскочим. Видимо, сам заранее притормаживать начал, иначе не успел бы среагировать.
Сталкиваемся взглядами. Маруся своим словно в дурман какой-то меня погружает. Волна горячего возбуждения рывком поднимается из паха вверх. Через весь торс прямиком в голову.
– Почему ты так смотришь?
– Как?
– Так, – пытается говорить спокойно, но рваное дыхание и ерзанье по сиденью выдают, что взбудоражена не меньше меня святоша.
Наверное, потому что я хочу забросить тебя на заднее сиденье и на всяк лад отжарить…
– Так ты шутил? Или… Мы все решили, правда?
Ни хрена мы не решили!
– О себе или об Алиеве волнуешься?
– Зеленый!
– Вижу, – выжимаю сцепление, дергаю коробку и плавно давлю на газ. – Отвечай. Слушать я могу.
– Честно?
– Естественно.
– Ни о себе, ни о нем.
– Отчаянная смелость или пофигизм?
– Не знаю.
– Судя по тому, как отвечаешь, первое.
– Ярик… – вздыхает.
Каждый раз с таким придыханием мое имя шепчет. Если бы не адский стояк, я бы ржал. Когда-нибудь, дай Бог, еще буду.
– Что?
– Я скучала по тебе.
Сглатываю и крепче в руль вцепляюсь.
– Вообще? Или…
– Сегодня, – признается искренне. – Много думала о тебе.
Разгоняет кровь. Выжигает вены.
Я к таким откровениям пока не готов. Поэтому молчу.
– Что с Алиевым? – все силы собираю, чтобы голос прозвучал ровно.
– Он хороший парень.
Воздух становится жгучим и тяжелым.
– И? Тебе он нравится?
– В каком плане?
Она издевается или реально не понимает?
– В том самом, – выталкиваю жестче, чем требуется.
– А-а… – еще одна убийственная пауза. – Нет, конечно.
Обвал эмоций. Щекотный и безумный вихрь за ребрами. И сердце гулкими толчками прямо в грудину бьет.
– Кстати, насчет дружбы, – бросаю будто между делом, но хрипота выдает. – Я обманул тебя.
– В смысле?
– В прямом.
– И что же мы тогда делаем вдвоем? – запальчиво всплескивает руками.
– Догадайся.
– Овсянникова…
– Да не было у нас ничего! – повышаю голос, ибо достала эта тема. В целом же не считаю, что должен оправдываться за все, что было до заплыва. – Успокойся уже.
– Успокоиться? – ее тон резко меняется. Это слишком знакомо мне, чтобы я не понял, что Титоша взбесилась. – Если бы ты не был за рулем, лицо бы тебе расцарапала.
– Ты с этим в тот же вечер успешно справилась.
– Мало.
– Имей в виду, в следующий раз подставляю только плечи.
