Сука, я сам себе завидовал…
Каждый раз перед богом клялся, что следующее письмо не стану открывать, так и выброшу запечатанным. С электронкой же получалось. Ничего из того, что Маруся в сети настрочила, не прочел. И телефонный номер в бан после первых же попыток дозвониться внес. А тут… Увижу ее почерк, и внутри что-то сладко заноет. Дождусь отбоя и тянусь трясущимися руками, как наркоман к желанной дозе.
Она писала о всякой ерунде. По факту ничего важного не сообщала. Последнюю ссору и то, что происходило между нами в бункере, не затрагивала. Как я и думал, играла в свою излюбленную игру, будто мы все еще вечные друзьяшки. Злился на нее за эту подачу и воображаемый тон, за малолетнюю дурь, которая все еще сквозила во всех этих строчках… И за то, что отзывался… Никак прекратить не мог. Куда-бы ни перебрасывали, таскал за собой этот ворох макулатуры. Иногда перечитывал.
Пока Титова знала, где я нахожусь, писала очень часто. Казалось, что по несколько раз на неделе новую телегу строчила. Хотя доходило, безусловно, все с опозданием. Случалось, что по две депеши за раз получал. Пока не набрался сил и не запретил отцу сообщать новый адрес. И… вначале еще хуже стало. Думал и думал о ней. Что делает? Как справляется? Ходит ли с кем-то? Конченый идиот… Случалось, взрывы над головой гремят, концентрация крайне важна, а мне едва удается выплывать.
Потом как-то резко попустило, и я вздохнул с облегчением. Думал, что все, отмучился. Более-менее спокойно добил контракт. Домой засобирался. Еще месяц, пока бумаги все оформляли, перекантовывался в расположении части. После официального увольнения в запас пересекся с предками в Доминикане. Отец, увидев меня, заметно размяк. Мама, пребывавшая до последнего в неведении, просто радовалась, что домой еду. Пробыл с ними буквально пару суток и двинул на отчизну.
Зато дед начал наседать, едва с трапа на родную землю ступил.
– Чем собираешься заниматься?
– Не знаю. Пока не решил.
Имелось несколько вариантов. По связям отца и благодаря собственным заслугам, звали в местные органы. А старые спортивные победы на чемпионатах и наличие корочки МС по боевому самбо сулили неплохую возможность войти в тренерский состав юношеской сборной.
Не хотел гнать лошадей. Имею право выдохнуть и спокойно подумать, чему посвятить дальнейшую жизнь.
Но дед, черт его дери… Встретил, блядь, называется.
– Пока решать будешь, я тебе у себя на стройке место даю. Не лежать же лежнем! Знаем мы, что от безделья случается…
Старик, конечно, всегда крутым нравом отличался. А сейчас, вероятно, маразм крепчает. Оперативный пресс продолжился за ужином.
Вот лучше бы сразу домой поехал… Повелся на домашнюю жратву, олух.
– Пока простым рабочим пойдешь. В этом у тебя опыт есть.
Безусловно. Еще сопляком столько мозолей по его стройкам натер, краски надышался да цемента натаскался. Чуть залет какой – привет, рабочая роба. Тогда психовал, но не решался ослушаться. Проще вкалывать, чем слушать мозгодробильные лекции.
Да и сейчас… Возможно, дельное предложение. Физическая работа голове думать не мешает, а болтаться валенком я действительно не привык.
– Коля, ты в своем уме? – не выдержала бабушка. – Ребенок только со службы вернулся, а ты со своей стройкой лезешь!
– И что? Градский он или конь в пальто?! Вот пускай включается, и точка! Мне скоро семьдесят пять! У меня сын и два внука, а я до сих пор в «СтройГраде» в одиночку горбачусь.
– Да потому что никому твой «СтройГрад» не нужен, – выдала бабка в пылу то, что мы все годами мысленно мусолим. – Продай его уже, и дело с концом!
– Холдинг? Валя!!! Я скорее застрелюсь!
Они разом умолкли, и за столом неловкая тишина застопорилась. Надо было как-то выкручиваться, потому как задрало слушать. Отвык я от пустого трепа и психологического давления.
– Да пережил я эту хрень. Расслабьтесь, – отмахнулся и встал со стула. Скупо кивнул обоим. Прежде чем выйти, бросил деду: – Завтра подъеду в офис, скоординируешь.
Забрал Луку и, наконец, отправился домой.
На войне, и правда, случались вещи похуже, чем тот апофеоз ужаса, когда псих Ридер высадил себе на моих глазах мозги. Возможно, разница в том, что смахивать с рожи кровавые ошметки боевого товарища куда тяжелее, чем ненавистного тебе человека.
Знал, конечно, что рано или поздно Марусю встречу. Соседние дома, нереально регулярно избегать. Не планировал даже такого малодушного долбоебизма. Просто я, идиот, решил, что готов. Мол, плевать теперь, забылось давно. Херня, что периодически по какому-то гребаному вселенскому раскладу поднывает слева от грудины и требует примеси алкоголя.
С первой подачи обострилось.
Мать вашу, три года прошло… Увидел ее и осознал, что ни хрена я в этой жизни так и не понял. Внутри затрясло сильнее, чем когда на противотанковой мине стоял. И ведь перевидел ни много ни мало баб – тысячи. А до сих пор не искоренилось это пацанское ограниченное впечатление, что красивее ее никого нет.
Вытираюсь и, обмотав сухим полотенцем бедра, в том же полумраке шагаю в спальню. Подбираюсь к кровати и заваливаюсь поверх одеяла на спину.
Со сном давно проблем не испытывал. А сейчас лежу и одурело пялюсь в потолок.
Под ребрами что-то скручивает. Ходуном заходится. Глотку сдавливает: ни сглотнуть, ни вдохнуть.
«Если это неизбежно, люби меня, Ярик…»
«Держи меня... Крепче… Люби меня… Крепче люби… Сильнее… Так сильно, чтобы больно было…»
«Ярик, я вся в тебе… Вся липкая…»
Душа снова гуляет. Вот только на хрен мне не сдалась вся эта напасть. Я уже был на самом краю. Больше не поведусь.
«Сейчас я ненавижу себя и тебя, Яр… Не хочу тебя видеть… Уйди, Ярик! Уходи!»
Сцепляю зубы. Медленно перевожу дыхание. И снова проделываю те же опустошающие комбинации. Чтобы уснуть, мне хватит. А дальше… Что ж, походу в игру вступает жесткая дисциплина. Мне не привыкать. Знаю, что это менее энергозатратно, чем временные петли и их последствия.
[1] Прим. автора: как правило, в своих романах я выдерживаю детальную прорисовку событий, но действия книг «Кричи громче» и «Люби сильнее» по факту, если считать от первой книги цикла, происходят в 2042 и 2045 годах, поэтому при упоминании военных действий я сознательно опускаю детали и названия. Не хочу кликать беду на какие-либо страны и народности. То, что герой ушел в армию в восемнадцать, списываю на тот же фактор неизвестности.
3
Мария
Он со мной вообще не собирается разговаривать?
Ночь выдается ужасной. Мало того, что долго ворочаюсь… Плевать, что наглоталась седативного, сердце несколько часов кряду колотится, как дурное. Попросту вылетает, безумное. Когда же, наконец, отключаюсь, во сне, как я и опасалась, возвращается чрезвычайно много. Я снова кричу.
