Маруся счастливо улыбается, а я на автомате подношу к губам бутылку. Совершаю большой глоток вина и наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать. Она, пискнув от неожиданности, резко дергается и что-то сваливает с полки. Смеется и обратно ко мне бросается. Закидывая руки за шею, сама ртом прижимается.
Сердце тут же срывается и наполняет грудь жарким томлением.
– Тихо ты… Завалимся… – шепчу в промежутках между дикими поцелуями.
– А я хочу тебя завалить… – учащенно дышит, но, помимо поцелуев, умудряется еще и смеяться.
Будто с цепи сорвалась. Не понимает, где мы находимся. Целует так, что я и сам забываю. Ладонью по джинсам моим курсирует. Члена не касается. Но в опасной близости трется, словно специально дразнится.
– Титоша, бля… Тормозни…
– Нет… Целуй меня… Целуй…
Целую, конечно. Сжимая затылок, сливаю ее лицо со своим. Пожираю сладкие и пухлые губы.
– Это мороженое такое холодное, а вино такое пьянящее… Уф… Грей меня… Грей…
Сцепляясь ртами, смещаемся и снова что-то скидываем на пол. Слишком много шума в пустом зале производим.
– Святоша… – мягко ее отпихиваю.
Она усмехается, и пока я, как придурок, пялюсь на ее раскрасневшиеся губы, вопрошает самым невинным голоском:
– А за секс в общественном месте могут закрыть?
– Маруся, твою мать… – выдыхаю почти со стоном.
– Что? – и хохочет. – Я аморальная, ды-а-а?
– Домой пошли, аморальная, – поднимаясь, вздергиваю ее за собой.
– Я не хочу домой…
– Давай, давай, – собираю устроенный нами беспредел, хватаю ее за руку и решительно веду в сторону касс. – По дороге тебе кое-что покажу, – умасливаю, зная, что Машке нужна эта пилюля.
– Последний раз, когда я это слышала… Ой-й, охрана! – так орет, будто мы реально что-то противозаконное сотворили.
Охранник и без того, очевидно, шел с целью проверки. Уж слишком долго нас не было. После верещания и вовсе капитально напрягается.
– Все нормально, мужик. Мы платим и уходим, – иду на опережение. – Держи на пиво и прости за беспокойство, – сую ему двухсотку.
Мысленно возлагаю трехэтажные народные молитвы, чтобы Маруся не выкинула перед ним какой-то финт. К счастью, срабатывает. Молчит она до самой кассы. Там вновь расходится. Срывает с витрины огромную упаковку презервативов, тюбик крема и две шоколадки. Выкладывая на ленту, мило улыбается заметно взмокшей в нашем присутствии кассирше.
– Вы нас узнали! – восклицает Титоша в притворной панике. – Вот это палево, ух!
Тетка застывает, словно ее на паузу поставили. Бегают только глаза: от Машки ко мне. Представляю, как вертятся шестеренки в ее застывшем мозгу, пока она пытается идентифицировать в нас каких-то важных персон.
– Уймись, – выдергиваю у Маруси из рук вторую упаковку «Дюрекса» и возвращаю обратно.
– Но эти с запахом клубнички!
– Я тебе без них дома «клубнику» устрою.
– Ладно… Но очки не отдам, – цепляет на нос солнцезащитные вайфареры. – Меня уже и так все узнали. Ужас-ужас!
– Маруся… Матом тебя прошу, успокойся.
– Свят-свят Маруся! – со смешком разводит руки.
Протяжно вздыхаю, в то время как подмывает вместе с ней смеяться.
– Очки.
– Нет!
– Пробей ты очки, стрекоза, – поясняю терпеливо.
– А… Да, – спохватывается. Наклоняется к кассирше. – На мне, пожалуйста, – заговорщицким пониженным тоном.
Женщина подносит к висящей у ее виска этикетке сканер и вносит очки в список покупок. Чтобы предотвратить бесконечное пополнение на ленте, девчонку мою аморальную приходится внаглую пропихнуть к выходу.
Она идет без остановки прямиком к двери, хотя я прошу подождать. Расплачиваюсь на бегу. Подхватываю пакет. Еще раз расшаркиваюсь в извинениях, научила-таки Маруся, вашу мать. Ловлю ее уже на парковке. Рассекает в своих новых очках, как мелкий пони с шорами на глазах.
Не могу сдержаться. Подзывая ее свистом, тихо смеюсь.
– Что-нибудь видишь?
– Нет, – размахивает руками и тоже хохочет. – Я в бункере.
– Сюда иди, – поймав ладонь, тяну ее в сторону многоэтажек. – В бункере она…
Пьяненькая Титова на все отзывается смехом и плещет энтузиазмом.
– А что мы будем делать? Пропустим свадьбу? Ты придумал, как?
– Придумал.
– Я тебя люблю!
25
Мария
У меня кружится голова. И это началось задолго до набега на магазин. Так что всему виной не только алкоголь. Мой Ярик… Мы снова вместе, как когда-то. Всецело и безраздельно. Слов не надо, просто чувствую это.
После панической атаки, которая случилась со мной на свадьбе, эти ощущения сродни наркотической эйфории или легкому сумасшествию. Нет слов, чтобы описать все, что с нами происходит. Каждую минуту, каждую секунду рождается что-то новое. Большее… Многим большее.
Ярик приводит меня на детскую площадку.
– Сними очки, чтобы осмотреться, – посмеиваясь, просит он. – Серьезно, Маруся.
– Вижу я достаточно, – заявляю и спотыкаюсь, как только Град меня отпускает. Он, конечно, успевает поймать, прежде чем перемахиваю через ограждение песочницы. Ржет, и мне весело. – Ладно. Окей, убедил, – закидываю очки на макушку. – О, и правда, так светло вокруг!
– Постой секунду.
Яр забирается на одно из сидений карусели «Ромашка», бросает под ноги пакет и, приподнимая меня за талию, усаживает к себе на колени.
Без каких-либо дополнительных указаний, обвиваю его руками и ногами. Не сговариваясь, устремляемся друг к другу и начинаем целоваться. Очки слетают, не пытаемся их поймать. Дыхание вмиг сбивается. Пульс разгоняет густую и горячую кровь. Головокружение усиливается.
С упоением касаюсь его горячей кожи, вдыхаю запах, впитываю тепло и силу.
– Ярик, Ярик… – шепчу ему, когда разрываем поцелуй, чтобы восстановить дыхание. В глаза заглядываю. – Ты поехал за мной… – возвращаюсь к самому главному.
Он смотрит в ответ, но ничего не говорит.
– Качай меня, – прошу с улыбкой.
– Качаю.
Перехватывая находящееся за моей спиной рулевое колесо, Яр медленно раскручивает карусель, а я кладу ему на плечо голову и счастливо вздыхаю.
– Давай вино допьем, – предлагаю немногим позже.
– Маруся, а тебе не хватит? – не может не дразнить меня.
– Что? Я чувствую себя отлично!
– Это сейчас. А завтра?
– Пф-ф… Плевать, что завтра будет.
