Киваю, готовый на все. Но радикальных мер все же удается избежать.
Везет нам, регистратор по-умному вопросы задает. Со мной, безусловно, все и так понятно. Не колеблюсь ни секунды. А со святошей, определенно, подход срабатывает. Проницательные инспекторы торжественных событий.
– Готовы ли вы, Ярослав, любить Марию, защищать, оберегать, нести ответственность за будущее потомство?
– Да, – это то, что я делаю со дня нашего с ней рождения. Ну, кроме потомства. Но и тут знаю, что вывезу. Много мозговал после того, как Маруся доверилась, все для себя решил. – Готов.
Напряженно замираю, когда регистратор с улыбкой переключает внимание на невесту. Машинально за ней взглядом следую. Смотрю на вздорную девочку, которую женой хочу видеть, и дыхание задерживаю.
– А вы, Мария? Готовы ли быть другом Ярославу, разделять с ним любовь, видеть в нем одном свою семью и опору, быть всегда рядом и во всем поддерживать?
Маруся бледнеет, приоткрывает губы и рвано вздыхает. Мое истрепанное сердце в пятки уходит. И взлетает, когда она выкрикивает севшим, но таким родным, черт возьми, голосом:
– Да!
Святоша и сама дико радуется своему ответу. Как в школе после победы на олимпиаде. Именно это сравнение прикатывает в мой воспаленный мозг. Подпрыгнув, нарушая всякий порядок, бросается мне на шею. Обнимает и шепотом орет в ухо:
– Я сделала! Сделала!
– Умница…
– Люблю тебя…
– И я тебя, свят-свят Маруся…
Регистратор продолжает говорить. Сквозь толщу выплеснувшихся в воздух эмоций улавливаю, что просит пройти к ней для официального скрепления подписями. Выполняем эту процедуру, как в бреду, причем оба. Лица пылают. Взгляды плывут и никакой осмысленности не несут.
Оглушает и возвращает в реальность новый острый виток торжества:
– В полном соответствии с семейным кодексом Украины, в присутствии уважаемых свидетелей и гостей объявляю вас мужем и женой! И прошу обменяться обручальными кольцами.
Только в этот миг полновесно понимаю: это таки случилось.
Черт возьми… Окольцевал…
Маруся Градская!
Как только кольца занимают свои законные и, я уверен, пожизненные места, целую жену. До того, как следует помпезная команда регистратора. Целую, отпустить не в силах.
Вот мои масштабы. Объемы владения, к которым я всегда стремился.
Моя Маруся, ради нее добьюсь всего прочего земного.
Слышу крики и свист, нестройные поздравления, хлопки и хохот. Но оторваться получается, лишь когда рядом маячат родители. Кто-то из них меня тактично по плечу постукивает. Отлепившись друг от друга, все еще ошалевшие от произошедшего, принимаем с Машкой первые поздравления.
Мама плачет, это обычное дело. А вот у Евы Павловны слезы вижу впервые. Пробирает эта сила так, как вообразить не мог. Пока мой отец обнимает Марусю и что-то ей говорит, позволяю воспитавшим меня женщинам себя расцеловывать. Попутно не упускаю из виду, как морщится моя Маруся. Поджимая губы, чтобы не плакать, активно кивает и в ответ что-то шепчет.
Папа Тит, как ни странно, ничего не говорит. Потом пойму, что он приберег свою энергию, чтобы максимально долбануть в ресторане. Сейчас же он со смехом и заметно поблескивающими глазами открывает шампанское. Оно пеной вылетает из бутылки. Я с ним солидарен. С шампанским, конечно. Подобное внутри меня творится – фонтаном счастье бьет.
Папа, приобняв маму, выкрикивает в толпу:
– Кузе не наливать!
Редко называет ее так прилюдно. Но, кажется, именно это помогает ей справиться с потоками слез.
Хвала Богу, марш Мендельсона больше не врубают. Басит какая-то быстрая хитовая композиция, когда я подрываю Марусю на руки и под прицельным конфетно-лепестковым обстрелом несу по красной ковровой дорожке к выходу.
Шампанское на каждом повороте наливают, а голова ведь и без того кружится. В зал ресторана входим заметно на хмеле. Но больше от эмоций, конечно же. Здесь и начинается самая жара. Папа Тит задает, как никогда. Даже мама Ева в некоторых моментах рукой глаза прикрывает. Но смеются все буквально до слез. Это мы тамаду веселим, а не он нас.
– Я знал, что это когда-нибудь случится, – говорит тесть, поднявшись для первого тоста.
– Ты всегда все знаешь, – задумчиво подтверждает мама Ева.
– Да, кстати, – мгновение улыбается только ей. Потом вновь на нас с Марусей смотрит. Стоим перед ним, ее уже прилично потряхивает. Сжимая ладонь, машинально бросаю привычно суровое: «Не плачь». – Вот! – смеется папа Тит, подмечая этот момент. И мы все понимаем, к чему он ведет. Тоже смеемся. – Когда вы ссорились в пух и прах, дрались и с воплями расходились, стоило вмешаться взрослым, всегда объединялись. Маруся кричала, Яр, подставляя лоб, бросался ее спасать. Ярик… Ну, Ярик у нас, конечно, не вопил. Обычно кто-то из взрослых отчаянно его ругал. Тогда Маша ноги сбивала, летела ему на выручку, частенько брала на себя вину, упрашивала не наказывать. Да-да, мы это отлично просекали, – снова смеется, а за ним остальные. – Градёныш, конечно, сычал что-то типа: «Сгинь, святоша. Не надо меня выгораживать!», Маня фыркала и упорно продолжала действовать, – на этот раз некоторых хохот до слез доводит. Никита, брат мой, пополам складывается, выкрикивая: «Именно так и было!». Нам с Машкой тоже смешно, конечно. Только взвинченные до предела эмоции не позволяют вовсю поржать над ситуацией. Делаем это как-то осторожно. Ждем, что папа Тит дальше скажет. – К сожалению, я не все могу повторить. Цензура не пропустит, – под новый рокот хохота прижимает свободную руку к груди. – Они в любом случае еще двести раз спорили, кто кому что должен… И убегали в беседку, зализывать раны. А однажды Маруся примчалась домой из школы и заявила: «Папка… Ярик такой смелый! Как ты! Или даже круче! Я думала, не бывает так… Хоть он и грубиян, наверное, я его немножко люблю. Он ради меня всех-всех раскидал!!!» – не знаю, как там дышит святоша, а у меня сердце все пути поступления кислорода перекрывает. Распирает грудную клетку и натужно толкается. Кровь горит, по коже мурашки идут. – Все началось… Все началось двадцать один год назад. Маруся родилась раньше срока, и ничего ведь не предвещало... Позже я понял, что она просто не могла отстать от Ярика, – Машка, смахивая новую порцию слез, смеется и кивает, подтверждая эту теорию. А я уже тупо молюсь, чтобы этот тост закончился до того, как я, блядь, расклеюсь. Всю подшивку нещадно трясет. – Заканчиваю, заканчиваю, – заверяет папа Тит, будто мысли мои читая. – Сегодня, в день долгожданного объединения, хочу пожелать вам только терпения. Любовь у вас есть. Счастье точно будет. Остается лишь в процессе мелкие душевные косточки друг другу не поломать.
– У души нет костей, – резонно вставляет мама Ева.
– Еще как есть! Они и держат весь каркас.
– Ну-с… – присвистывает она. – Каков итог?
– Горько молодым! – выкрикивает папа Тит, подрывая на ту же волну весь зал.
