Иногда приходили в голову горькие мысли, что как была я дрянью в восемнадцать лет, так в тридцать шесть ею и осталась. И тогда рука тянулась к телефону. Позвонить Олегу и… И каждый раз всплывало лукавое: не только меня устраивает такое положение вещей, но и его тоже. Иначе давно бросил бы меня сам. Нашел бы женщину, которая с удовольствием слушала бы его скучные банковские истории и ездила с ним на дачу сажать смородину. А если нет, то чего дергаться?
Самолет тряхнуло – раз, другой. Потом еще – сильнее. Загорелось табло с требованием пристегнуть ремни. От Питера до Хельсинки меньше часа лету, и мы были где-то на полпути. Турбулентность?
Стюардессы побежали по проходу, улыбаясь – но улыбки выглядели натянутыми. Видимо, это выходило за рамки штатных ситуаций. Самолет трясло все сильнее, он то проваливался в ямы, то снова поднимался. Внутри у меня все дрожало, низ живота замерз ледяной глыбой. Пальцы сами собой вцепились в подлокотники мертвой хваткой. В иллюминатор было видно, как ходит ходуном крыло – вверх-вниз.
Нет-нет-нет, не может быть. Сейчас все будет в порядке. Это просто болтанка. Самая обыкновенная. Мы, наверно, над морем. Воздушные потоки и все такое. Сейчас выровняется.
При очередном подъеме двигатели натужно взвыли – почти как при разбеге перед взлетом. И вдруг стало тихо. Нет, сначала просто тише, а потом полная тишина. Которую тут же разорвали визги и крики. Видимо, отказали двигатели – все сразу. Я и не думала, что такое возможно. По инерции самолет продолжал лететь вперед, но скорость падала, и он быстро снижался. А потом вдруг резко оборвался вертикально вниз.
Пилоты пустили в пике, чтобы набрать скорость и попытаться запустить двигатели. Или выровнять самолет и планировать. Наверно, этой мыслью я хотела себя успокоить, но не вышло. Крики переросли в вопли. Вывалились кислородные маски. Самолет еще раз сильно тряхнуло, и он перешел в горизонтальный полет, но двигатели по-прежнему молчали. Прошла минута или, может, больше. Земля внизу снова рванулась навстречу.
Ощущение было такое, что все замерло. И время, и все вокруг. Словно бегущей строкой промелькнуло: а вот вышла б я замуж за Олега, он бы хоть страховку получил. И еще: какую же все-таки никчемную жизнь я прожила. И последнее: ну хоть Грета пристроена.
Я зажмурилась и напряглась в ожидании удара, после которого все закончится…
Холодно. Безумно холодно!
В детстве я занималась фигурным катанием на открытом катке, и ноги постоянно мерзли. Холод сначала превращается в боль, а когда она достигает апогея, ее перестаешь чувствовать. Вообще ничего не чувствуешь – ни ноги, ни руки, ни щеки. И обратно все возвращается так же – через дикую боль.
Я открыла глаза – с трудом. Как будто и веки уже замерзли.
Солнце – ослепительно, невыносимо яркое. И такое же яркое небо – не голубое, а густо-синее. Ни единого облачка. Горы – каменные пики, покрытые снегом. Снег везде – вокруг, на черно-зеленых лапах елей и подо мной. Искрится, режет глаза.
Почему-то я подумала, что умерла и попала на Эльбрус, где должна встретиться со Славой. Но сразу же эту мысль отмела как глупую. Во-первых, если б я умерла, то вряд ли чувствовала бы такой холод. А во-вторых, с какой стати Слава должен ждать меня столько лет на том месте, где его настигла лавина?
Не стыковалось. Я должна была умереть. Погибнуть в авиакатастрофе. А даже если чудом и выжила – бывает же такое! – то где обломки самолета? И откуда вокруг горы, которых ну точно нет между Питером и Хельсинки?
Либо это последний всплеск активности умирающего мозга, который из последних сил цепляется за жизнь, либо…
Я с трудом села и как могла осмотрела себя.
Длинное узкое платье из чего-то напоминающего синий бархат. Такой же длинный плащ с капюшоном, подбитый мехом, вполне средневекового фасона. Под платьем толстые чулки и высокие, почти до колена, сапоги. Кажется, тоже на меху, хотя от мороза это не спасало. Из-под капюшона выбились длинные темные пряди. А я, между прочим, коротко стриженная блондинка! Пальцы на покрасневших руках – длинные, тонкие, с отполированными до блеска ногтями идеальной формы. Точно не мои! Да и комплекция явно чья-то чужая: я вовсе не такая высокая и стройная.
В порядке бреда. В последнее мгновение перед смертью меня, точнее, мое сознание, перекинуло в какое-то другое место или время. В чужое тело. Я читала пару-тройку подобных книг, но не особо понравилось. Конечно, предполагать такое всерьез…
Хорошо, но если нет, что тогда? Где я и почему выгляжу как… неизвестно кто?
Потому что это не я. Вопрос о месте оставим открытым.
Похоже было на то, что я оказалась на тропе, ведущей через перевал. И, судя по глубокому снегу, никто не проезжал и не проходил здесь довольно давно. Но что же меня… то есть эту женщину загнало в такое место? На снегу была только одна цепочка следов, смазанных, как будто она едва брела, с трудом волоча ноги. Пока не упала и не начала замерзать.
Прекрасно! Если это не галлюцинации, то меня выдернуло из тела, которое должно было неминуемо погибнуть в катастрофе, и перекинуло в тело, так же неминуемо погибающее от холода. Неплохая рокировочка. Там хоть было бы мгновенно. А здесь я еще только на стадии боли, так что придется помучиться, пока не станет тепло и хорошо. Или все-таки попытаться куда-то дойти? Вперед или назад? А может, эта женщина от кого-то убегала, пряталась, а я верну ее в руки преследователей?
Я все-таки попыталась встать. И даже сделала несколько шагов, но ноги не держали. Каждый шаг причинял такую адскую боль, как будто я была русалочкой, получившей вместо хвоста пару стройных ножек. Споткнувшись о камень, я упала в сугроб и осталась лежать. Только глаза закрыла, чтобы не резало солнцем. Потерпеть совсем немного… совсем немного…
Меня начало затягивать в дремоту, побежали под закрытыми веками обрывки то ли видений, то ли воспоминаний. Постепенно все тело стало неметь – подступало оцепенение смерти. И вдруг в звенящую тишину ворвался резкий скрип снега, похожий на визг металла по стеклу. Кто-то шел по тропе – быстро, уверенно.
- Сола Юниа!
Мягкий бархатный баритон – мне всегда нравились такие голоса. Захотелось открыть глаза и посмотреть на его обладателя.
Боже мой! Какой мужчина! Может, это ангел пришел за моей душой? Хотя в моем представлении ангелы были менее брутальны и вообще бесполы. Но от моего спасителя – или преследователя? – веяло такой силой и мужской энергией, что меня изнутри обдало жаром. Хотя и не смогло согреть.
И тут же я поняла, что дело не только в его привлекательности. Это была та особая память тела, которая навсегда связывает людей, страстно любивших друг друга. Сколько бы лет ни прошло, как бы ни сложились их жизни. Они могут друг друга возненавидеть, но разорвать эту связь невозможно.
Мне хотелось рассмотреть его, каждую черточку, но глаза закрылись сами собой. Стало трудно дышать. Воздух застревал в горле – твердый, ледяной, колючий. Сильные руки подхватили меня, подняли.
