Я попыталась жестами объяснить, что его надо согреть, но Андрей не понял. Зато принес бумагу и какое-то приспособление для письма. В Аранте писали птичьими перьями, обмакивая их в чернила, или грифельными стержнями, вставленными в деревянные трубочки. Это тоже была трубочка, только из какого-то другого материала, а в ней – стержень, пишущий синим. Я нарисовала кружку над огнем, и Андрей подогрел ее.
Это был еще один способ объясняться, помимо жестов. Я, как могла, попыталась изобразить миры вокруг солнца, затмение и как попала из нашего в этот. И, кажется, Андрей меня понял. А потом произошло что-то очень странное.
Он приготовил еще какой-то напиток – горячий, ароматный, горьковато-сладкий, который мне понравился. Но едва я сделала глоток, как увидела на дорожке в саду маленького забавного зверька, похожего на живую шапку из колючек. Заметив мое удивление, Андрей принес его и посадил мне на колени.
- Ёж, - сказал он, показав на него пальцем.
Зверек свернулся в шар, так что не было видно ни головы, ни лап, и сердито пыхтел. Но как только я дотронулась до его иголок, мгновенно развернулся и уставился мне прямо в глаза, шевеля черным носом.
«Отпусти меня!»
Я подумала, что мне померещилось, но ёж чуть привстал на задние лапы, продолжая смотреть на меня и умоляя:
«Отпусти!!!»
Это был не голос. Как будто его мысль или, может, желание передалось мне. Как будто это думала или хотела я - за него.
Подсунув ладонь под мягкий, покрытый серой шерсткой живот, я вынесла его в сад и опустила на дорожку. Ёж скрылся в кустах, среди листьев которых висели крупные темно-красные ягоды. Я подошла, сорвала ягоду и, обернувшись к дому, вопросительно посмотрела на Андрея. Он кивнул.
Кисло-сладкая, сочная, с мелкими косточками, ягода была похожа на нашу лесную яргу, только крупнее. Я набрала горсть, вернулась к нему. Протянула ладонь, и Андрей взял несколько ягод, сказав что-то: наверно, поблагодарил. От случайного прикосновения его пальцев внутри томительно дрогнуло, хотя когда он вел меня за руку к дому, я не испытывала ничего, кроме тревожного волнения.
Ты с ума сошла, Тайра Ирбен?
Нет… просто показалось!
Я допила остывший напиток, который Андрей назвал «кофе», и поднялась наверх. Ложиться спать, наверно, было еще рано, но я так устала, что больше всего хотела остаться в одиночестве.
Солнце, садясь за озеро, расцветило небо и воду темно-красным, желтым, оранжевым. Я стояла, держась за перила, и любовалась этой красотой, когда услышала стук в дверь. Наверно, это было предупреждение или вопрос: можно ли войти. Как и у нас. Не зная, чем ответить, я подошла к двери, открыла.
Войдя в комнату, Андрей вставил что-то маленькое, красное в висящую на стене квадратную рамку с двумя отверстиями. Потянуло приятным запахом цветов. Издав зудящий звук, Андрей помахал руками, как крыльями, ущипнул себя за руку, показал на красную коробочку и покачал головой.
Кровососы! Ну конечно, я уже убила несколько, пока любовалась закатом. В Аранте, чтобы отгонять их, поджигали молодые веточки волосатика: куста с покрытыми густым пушком листьями. Видимо, запах из коробочки должен был отпугивать местных кровопийц.
Андрей уже хотел уйти, но заметил на столике рядом с кроватью ларну, клетку с которой я достала из сумки. Подойдя поближе, он удивленно и с вопросом показал на нее пальцем. Наверно, я выглядела так же, когда таращилась на ежа.
- Ларна, - сказала я, сложив под щекой руки и закрыв глаза, как это сделал он, предлагая мне отдохнуть на кровати.
Но Андрей не понял. Вышел и вскоре вернулся с бумагой и палочкой для письма.
15.
Я нарисовала человечка на кровати, рядом клетку с ларной и стрелочку от нее к его голове. А над головой – пузырь, в котором человечек шел по дорожке между деревьями: это был его сон.
Андрей взглянул на рисунок, наморщил лоб и пожал плечами. К счастью, многие жесты и движения для проявления чувств у нас совпадали, а если нет, то можно было понять по выражению лица. Судя по всему, рисунок мой ему мало что сказал. Я развела руками: ну извини, не знаю, как еще объяснить.
Он махнул рукой: ладно. А потом пару раз слегка согнул и разогнул пальцы. Этого уже не поняла я. Судя по тому, что Андрей сразу же вышел из комнаты, он то ли пожелал хорошего сна, то ли попрощался до утра. У нас такого обычая не было, но мне это показалось разумным. Кто знает, что может случиться ночью – а вдруг больше уже не увидимся?
Подождав, пока он спустится вниз, я прокралась в комнату с душем. Правда, интересовал там меня сейчас совсем другой предмет. Душ и чаша для умывания с краном были почти такие же, как у нас, а вот о назначении белого сиденья с крышкой пришлось догадываться. Впрочем, когда поджимает нужда, голова начинает соображать намного лучше. Я слышала о чем-то подобном в богатых городских домах Этеры, но видеть не доводилось. Оказалось, очень удобно. Разве что вода предательски шумит на весь дом, но, наверно, здесь на это никто не обращает внимания.
Вот теперь я уже сильно жалела, что почти ничего не взяла с собой, рассчитывая купить все необходимое в Финтальфе. Так было легче идти, а денег у меня хватало: большая часть того, что удалось выручить за ларн. Но в этом мире они никому не были нужны, а я не захватила даже зубную щетку. Хоть пальцем чисти.
Я не имела понятия, как здесь живут люди, и не могла ни с чем сравнивать. Может быть, Андрей был богатым человеком, а может, едва сводил концы с концами. Но как бы там ни было, с какой стати ему брать меня на содержание? Ладно, накормить, оставить переночевать, но дальше?
В Аранте в каждом городе были приюты для бездомных, для мужчин и женщин отдельно. Они выполняли какую-то работу, чаще тяжелую и грязную, только за еду и постель. Никто не спрашивал, кто они и откуда. Возможно, что-то похожее есть и здесь, но что я могу делать – ничего не зная, не понимая языка?
Если бы Андрей разрешил мне остаться у него… Я могла бы работать в саду, убирать дом, охотиться в лесу на дичь. Или… нет, только не это!
Он не был мне неприятен – я вспомнила ту внезапную дрожь, когда он коснулся моей ладони. Но мне хорошо было известно, что это такое: близость с мужчиной без любви. Когда желание утолено и остается только горькое послевкусие и недоумение, зачем это понадобилось. А расплачиваться собой за кров и еду – и вовсе мерзко. Наверно, надо по-настоящему умирать с голоду, чтобы пойти на такое. И то я, скорее, стала бы воровкой, чем согласилась продавать себя.
За день, жаркий и душный, комната нагрелась так сильно, что ночная прохлада никак не могла ее остудить. Я вытащила одеяло из пододеяльника и отложила на кресло, сняла рубашку, оставшись в одном бирте и порадовавшись, что в последний момент захватила сменную пару.
Это нижнее белье женщины позаимствовали у мужчин, надевая его под мужской костюм и в дни ежемесячного очищения. С платьями обходились одной только длинной рубашкой, но я редко носила платья.
