Сделав несколько шагов, она кивнула, как будто от испуга разучилась разговаривать.
- Надо бы затянуть чем.
Женщина задрала свитер, оторвала по кругу длинную полосу от белой трикотажной майки, и я забинтовал девочке колено.
- Идите потихоньку и не лезьте больше в болота.
- Спасибо вам огромное, - всхлипнула женщина и повела дочку за руку в сторону озера.
Тайра, бледная, как полотно, опустилась было прямо на мох, но я успел подхватить ее.
- Куда на мокрое? Пойдем.
Я привел ее на сухую полянку, вытащил из рюкзака пенку и расстелил под сосной. Тайра села, прислонившись спиной к стволу, закрыла глаза. Поглядывая на нее с беспокойством, я пристроился рядом, налил кофе из термоса, достал бутерброды.
- Получше? – спросил, заметив, что после еды ее лицо порозовело.
- Да. Это очень много сил отнимает. Когда кому-то. Себе легче.
- Ты все можешь так лечить? Все у вас могут?
- Нет, - она покачала головой. – Остановить кровь, залечить рану, снять боль. Но не всякую боль. Больше ничего. Я не стала до конца, чтобы не было странно. Мы обычно это скрываем. У нас тоже могут не все. Только некоторые…
Тут Тайра снова произнесла то длинное загадочное слово, и я, не удержавшись, напомнил:
- Ты обещала рассказать. Когда сможешь.
- Да. Попробую. Как у вас называются те, кто в лесу ловят зверей?
- Охотники.
- Мы – Охотники за снами, - Тайра снова смотрела куда-то сквозь пространство. - Не совсем за снами, конечно. То, что у меня рядом с кроватью, в клетке – это ларна. Никто не знает точно, живые они или нет. Люди у нас не могут видеть сны сами. Засыпают и оказываются в темноте со своими мыслями. Ларны дают сны. Такие, что ярче жизни. Настоящие ларны живут в лесах.
- Но охотиться за ними опасно?
- Да. Это запрещено. Можно на всю жизнь попасть…
- В тюрьму? - подсказал я, и она кивнула.
- А еще в лесу растут кусты, у которых вместо листьев стрелы. С ядом. Когда кто-то проходит мимо, куст их выпускает. А потом ветки оплетают еще живого и съедают. Даже самые лучшие Охотники не всегда могут их заметить вовремя.
Я вспомнил рваный шрам у нее на бедре.
- Если это так опасно и запрещено, зачем вы этим занимаетесь? Ради денег?
- Да, лесные ларны стоят очень дорого. Есть еще другие, их выращивают специально, но они намного слабее. И сны дают совсем другие. Не похожие на жизнь. Как живые картинки в том ящике… теле?..
- В телевизоре.
- Но не только ради денег, - Тайра задумчиво посмотрела на меня. – Мне кажется, тебе это знакомо. Игра со смертью. Я чувствую это в тебе.
Меня словно водой ледяной окатило.
- Это было давно. И это была не игра, Тайра. Я был спасателем. Тем, кто спасает людей, когда им угрожает смерть. Ради других. Не ради себя.
Правда, Андрей? Совсем-совсем не ради себя? Ни капельки? Не лукавишь?
Я отмахнулся от этой мысли и продолжил – чуть раздраженно, злясь на себя:
- А вы? Не знаю, мне кажется, это глупо – рисковать жизнью только ради самого риска. И ради денег.
- Ради других тоже! – бирюзовые глаза Тайры потемнели, и я утонул в них, как будто захлестнуло морской волной. – Да, люди платят дорого - но за то, что им нужно. За сны.
- За обман. За то, что якобы лучше жизни.
- За покой! – возразила она. – Ты бы хотел каждую ночь оставаться только со своими… своей… совестью, да?
Я запнулся. Нет, точно не хотел бы. Мне хватало мыслей днем.
Какое-то время мы молчали, потом Тайра слегка коснулась моей руки кончиками пальцев.
- Не сердись, Андрей. Знаешь, я только сейчас подумала, что попала сюда из-за ларны. Не попала бы, если б не она. Моя старая умерла, и я пошла в лес за новой. За новым обманом, как ты говоришь. Может, все это, - она неопределенно махнула рукой вокруг себя, - и есть новый обман? Трина – я так ее назвала – показывает мне очень странные сны.
Взяв бумажную салфетку, в которую были завернуты бутерброды, Тайра разорвала ее и показала на клочок:
- Что это?
- Бумажка, обрывок, - я пожал плечами.
- Обрывок, - повторила она. – Что-то рваное. Такие вот сны я вижу. Обрывки. Все перепутано. И забываю их сразу, когда просыпаюсь.
- Такие сны здесь видят все люди. Может, и ты – свои, не от ларны? Может, тебе больше не нужен… обман?
Лицо Тайры стало растерянным, взгляд испуганным, губы чуть приоткрылись.
Я не выдержал, дотянулся и поцеловал их – горьковато-сладкие, пахнущие кофе и почему-то ванилью…
25.
Тайра
Это не было лукавством. Скорее, он пытался обмануть сам себя. Тот, кто не любит риск, никогда не станет заниматься чем-то опасным. Неважно, будет ли он делать это для себя или для других. Хорошо, когда можно утолить свою жажду – и при этом помочь кому-то. Спасатель… Это было очень похоже на него. Прийти на помощь тем, кто попал в беду. Интересно, почему он перестал заниматься этим? Что-то произошло?
А вот я действительно лукавила. Да, людям нужен был отдых от дневных забот и волнений. Но для этого вполне хватало ларн с ферм. Лесные ларны уводили в такие волшебные края, что обычная жизнь становилась не интересна. Кое-как прожить день, дождаться ночи, погрузиться в сладкие грезы. Любовь, роскошь, слава, власть – ларны знали, что кому нужно. И мы, Охотники, приносили людям эти миражи, попутно играя в свои игры со смертью, да еще и получая немалые деньги.
Я чувствовала, что Андрей взбудоражен произошедшим. Мне хорошо было знакомо это чувство, когда опасность остается позади, а раздражение и усталость мешаются с пьянящим торжеством. Мы помогли девочке, которой не повезло дважды. Она утонула бы в болоте, если б Андрей ее не вытащил. И, скорее всего, умерла бы от потери крови, если б я не не залечила ее рану. И хотя я была совсем без сил, испытывала то же самое, что и он.
Этот поцелуй… он напомнил мне, с какой жадностью мы с Энгардом набрасывались друг на друга, пройдя все ловушки стрельцов и оказавшись на поляне ларн или вернувшись домой. Риск, опасность, дыхание смерти возбуждали, подстегивали так, как будто каждая близость была одновременно первой и последней.
Только сейчас я поняла, что имел в виду отец, когда говорил: жизнь Охотников – иллюзия. В Аранте кое-где по поймам рек росла дайна – трава с лиловыми листьями и мелкими желтыми цветами. Ее сушили, поджигали и вдыхали дым, который обострял все чувства, делая мир ярче. Но как только его действие заканчивалось, все вокруг становилось еще более серым и унылым.
Охота была для нас такой же дайной. Жизнь на грани смерти переливалась всеми цветами радуги, а чувства были острыми, как листья стрельца. Я любила Энгарда, однако была бы эта любовь такой же дикой, необузданной, рвущей в клочья, если б мы занимались не охотой, а выращиванием овощей на продажу?
