На связи прозвучал смех.
— А кто же, Забродов, — ответил его знакомый художник Костя Гуреев. — Коль гора не идет к Магомету, то тогда уж я решил тебе позвонить, дорогой товарищ полковник.
Инструктор смущенно засопел, вспоминая, что обещал заскочить к ребятам в художественную мастерскую на проспекте Мира, а до сих пор так и не объявился.
— Извини, Костяныч, дел было невпроворот, — стал оправдываться полковник.
— Какие, Ларик, могут быть дела у пенсионера? Только лежать в кровати и плевать в потолок, — проговорил Костя и хмыкнул.
— Ну, плевать в потолок — дело неблагодарное, — возразил Забродов, — но дел действительно под завязку.
— Ну и какие такие важные у тебя дела, что ты и носа не показываешь у нас? — обиженно произнес художник. — Мужики, кстати, на тебя в большой обиде.
— Да я летал в Питер, — признался собеседнику полковник в отставке.
Художник удивленно хмыкнул и заметил:
— Ну, Константинович, ты как переезжая сваха, сегодня тут, завтра там — одним словом, как неуловимый Джон.
Илларион, выпустив несколько колец дыма, аккуратно стряхнул пепел в консервную банку. Присутствующие мужики молча наблюдали за седовласым полковником и старались не мешать ему разговаривать по мобильнику.
— При чем тут переезжая сваха, а тем более твой американский раздолбай? — недовольно и даже слегка обиженно произнес полковник в отставке. — Я же говорю — дела!
— Ну и какие такие срочные дела у тебя возникли в Санкт-Петербурге? — поинтересовался художник. — Может быть, какая-нибудь новая симпатичная пассия объявилась, а Ирке Мирошниченко дал выходной?
Илларион Константинович, протяжно вздохнув, выпустил табачный дым и нервно затушил окурок в пустой консервной банке, отчего в воздухе неприятно запахло горелым.
— В том-то и дело, Гуреев, что я ездил не к пассии, а именно к Ирине, — серьезным тоном ответил полковник.
Константин насторожился.
— А чего она там оказалась, — спросил собеседник, — и тебя позвала?
Илларион Забродов слегка откашлялся и, чтобы не слышали присутствующие мужчины, вышел из кухни и тихо сообщил Гурееву неприятную новость:
— У нее брата убили в Питере.
На секунду в мобильном телефоне возникла непонятная пауза, и полковник Забродов подумал, что связь прервалась.
— Гуреев, ты меня слышишь? — спросил Забродов.
На связи возник некий шумок, потом кряхтение и протяжный вздох, который сменился недоверчивым вопросом:
— Ты это серьезно?
Илларион Забродов недовольно и сухо хмыкнул.
— Серьезней не бывает, Костя, — ответил он Гурееву. — Такими вещами не шутят.
Константин Гуреев шумно вздохнул.
— Извини, брат, не знал… — печально произнес художник, — дела…
— Вот именно, Костяныч, дела, — покачав головой, произнес Забродов. — Я понимаю, когда теряешь ребят на войне, а тут прямо в мирное время…
Константин сокрушенно вздохнул.
— Слушай, а как фамилия ее брата? — поинтересовался художник. — Он, кажется, играл в футбол, если мне не отшибло память?
— Играл… — ответил инструктор. — А что?
— Его фамилия, случайно, не Жевнович? — спросил Константин Гуреев.
Илларион Константинович утвердительно тряхнул седой головой и по-военному ответил:
— Так точно. А что такое?
Художник уклончиво засопел.
— Да был тут кое-какой разговор об этом убийстве, — нехотя произнес Гуреев.
Илларион Константинович, как гончий пес, почуяв, что где-то близко дичь, насторожился:
— И что за разговор, Константин?
Константин Гуреев недовольно и шумно вздохнул.
— Ну, ты, полковник, совсем как маленький, — ответил художник, — это же не телефонный разговор. Если есть интерес, приезжай ко мне в мастерскую, выпьем водочки, покалякаем за жизнь, может, и узнаешь, что-нибудь интересного и новенького по этому поводу.
Забродов кивнул и пообещал:
— Хорошо, Костяныч, я через пару часиков подскочу к тебе.
— Вот это дело, полковник, — весело воскликнул художник, — а то, понимаешь ли, записался то ли в пенсионеры, то ли в монахи или баптисты!
— Ладно, Костяныч, мы еще разберемся, кто баптист, — пообещал приятелю Забродов.
Перебросившись еще парой фраз, друзья распрощались, правда ненадолго, и полковник Забродов, выключив телефон, возвратился на кухню, где притихшие друзья-пропойцы, как только завидели его, тотчас подскочили со своих мест.
— Константинович, — не дав даже и слова сказать Забродову, затараторил Говорков, — мы тут перетерли с мужиками и пришли к выводу, что ты зря кипятишься.
— Возможно, — сказал Забродов, — извините, но мне нужно ехать.
— Ни в коем случае, Илларион, — возразил Говорков и указал на Дмитрия Лопухова, который, насупившись, сидел на табуретке и нервно играл желваками. Ахмет стоял возле окна и искоса посматривал во двор.
— Это почему же, Иосиф Петрович? — устало поинтересовался Забродов, не веря в успех толкового разговора с пьяной троицей.
— Да потому что Митрич кое-что вспомнил, — сказал Говорков.
Илларион Забродов вдруг обратил внимание на то, что бутылка с водкой так и осталась нетронутой, что заставило его на минуту задержаться.
— И что? — усмехнулся Забродов, пристально глядя на Дмитрия Лопухова.
Вместо Митрича заговорил хозяин квартиры.
— Ну пусть он попутал твою машину с другой, — сказал Говорков, — но джип был же! Или ты думаешь, что такая машина только у тебя одного?
— Нет, Петрович, не только у меня, — кивнул Забродов, — но скажу тебе откровенно, что такие машины можно по пальцам пересчитать в Москве.
Иосиф Петрович мотнул своей кудлатой головой, словно бык перед боем.
— Так вот и считай их, — произнес Говорков, — но машина была такая или почти такая!
Илларион Забродов, понимая, что так просто ему от своего соседа не отвертеться, достал из пачки сигарету и, прикурив ее, уселся на стул.
— Ну, допустим… — нехотя согласился он с доводами Говоркова.
Иосиф Петрович снисходительно усмехнулся и тоже закурил сигарету. Быстро затянувшись едким дымом, хозяин квартиры подошел к Забродову.
— Не допустим, товарищ полковник, — возразил Говорков, — а факт! Более того, Митрич запомнил последние цифры номера машины.
Эта новость была существенной, если учесть, что черный джип принадлежал убийцам Виктора Олифиренко, и инструктор заинтересованно посмотрел на Дмитрия Лопухова.
