Каково же было удивление вошедших в зал мужчин, когда они увидели странную и немного комичную ситуацию: взрослые художники, словно школьники, сидели за мольбертами и планшетами и внимательно слушали пожилого алкаша, который, сняв свой старенький пиджачок с коротковатыми рукавами, подходил то к одному, то к другому и что-то настойчиво подсказывал…
— Так, Константин, неплохо, неплохо, — похвалил он хозяина мастерской Гуреева, который осторожно водил углем по бумаге, — только немного мягче, это ведь тебе не предыдущий мужик с яйцами, а беззащитная нежная девушка.
Лопухов взял из рук Гуреева уголь и легким четким движением чуть приподнял изображенной на бумаге молодой светловолосой девушке губы.
— Понял? — спросил Митрич у бородатого художника.
Константин недовольно нахмурился.
— Извините, Константин, — растерянно и виновато произнес Лопухов, — мне легче самому написать, чем слово из себя выдавить!
Константин Гуреев понимающе произнес:
— Кто на что учился…
Лопухов кивнул и протер свою огромную взмокшую лысину платком.
— Совершенно верно, коллега, — проговорил он.
Остальные художники, не отрывая глаз от своих работ, внимательно прислушивались. Владимир Джимисюк что-то подтер резинкой на своей работе, а затем раздраженно зашевелив своими песнярскими усами, повернулся к Лопухову и недовольно переспросил:
— Митрич, так какие у нее глаза? Шо-то я тебя никак не пойму!
— Раскосые глаза, Владимир, — с готовностью повторил Митрич, — и светлые.
— Ну а я какие глаза нарисовал, Митрич?! — возмущенно просипел хохол.
Дмитрий Лопухов быстро подошел к Джимисюку и посмотрел на его работу.
— Вот, уже лучше, Вальдемар! — успокоил он художника. — Почти такие же, как у той девушки, только немного крупнее и печальнее, уважаемый коллега!
Он сам взял дрожащими пальцами карандаш и немного укрупнил ей глазные зрачки, потом слегка приподнял уголки век.
— Да, да… — удовлетворенно прошептал Лопухов, — почти похожа! Молодец, Владимир! Из вас может получиться неплохой художник!
Четверо мужчин, которые несколькими минутами ранее вошли в зал, решили не нарушать рабочую обстановку. Они, рассматривая работы, молча наблюдали за происходящим. Славка Демакин, внимательно присмотревшись к портретам светловолосой девушки, вдруг, повернувшись к своему другу Дмитрию Власову, недоуменно проговорил:
— Ты ее узнаешь?
— Так это же натурщица, Александрой, кажется, зовут… — сразу узнал ее Власов.
— Точно, Шурка! — воскликнул Вячеслав и повернулся к Иллариону Забродову: — Ты понял, Ларик, как тесен этот мир!
— Как ты сказал ее зовут? — переспросил Забродов. — Шу-р-р-ка?!
— Александра, Санька… — подтвердил Слава, — но она любила, когда ее называли Алеся или Шурка. Хотя эти имена, как мне кажется, несовместимые!
У Забродова все внутри перехватило от такой новости. Ведь если на эскизах портрета была Шурка, то люди, которые приезжали с ней, и были исполнителями заказного убийства, в чем полковник уже не сомневался.
— Ре-бя-та! — возбужденно воскликнул Забродов. — А где портреты мужчин, которые были с этой дамочкой!?
Участники импровизированного конкурса на лучшего художника этого вечера дружно указали на притихшего лысоголового «дирижера»:
— У Митрича!
Забродов повернулся к Лопухову и спросил:
— Дмитриевич, где фотороботы?
— Вот, Константинович, — произнес Лопухов, взяв в руки рисунки, — как и обещал.
— А ну покажи, дорогой, — попросил у Лопухова Забродов и, не дожидаясь, пока тот сделает первый шаг, сам направился к своему подвыпившему, но бесценному свидетелю.
Быстро взяв у своего спутника стопку эскизов и набросков портрета подозреваемых кавказцев, Забродов с жадностью набросился на них, изучая каждую черту лица потенциальных киллеров. Однако портреты были разные и отличались друг от друга, порой даже очень сильно, и полковник хотел было поинтересоваться, на который портретный рисунок нужно ориентироваться, но не успел. Неожиданно Вячеслав Демакин, резко шагнув к «свидетелю», удивленно и радостно воскликнул:
— Дмитрий Дмитриевич!?
Невысокий мужичок, поправляя свой поношенный пиджачок, который уже успел опять надеть, и галстук на шее, в свою очередь посмотрел на стриженого мужчину, а потом вдруг радостно выкатил глаза и тоже удивленно произнес:
— Слава? Демакин!
Вячеслав энергично закивал головой и, протянув руку лысоголовому гостю, весело подтвердил:
— Он самый, Дмитриевич! Где вы пропадали? Я думал, что вас уже и в живых-то нет!
Лопухов махнул рукой:
— Да ты, Слава, по сути и прав. Я так… Только числюсь в живых на бумаге!
— А что случилось? — настороженно спросил Демакин. — Как вы тут оказались?
— Долгая история, Славик, — ответил Лопухов и указал на Забродова: — А тут я с товарищем полковником Илларионом Константиновичем.
— Это мой первый учитель по рисованию, — гордо сказал Демакин, — Дмитрий Дмитриевич Лопухов.
Все уважительно закивали головами, но через несколько минут все оживились и стали требовать продолжения банкета. Однако в планы полковника Забродова это уже не входило.
— Так, мужики, оставляю вам Дмитриевича на растерзание, — аккуратно складывая портреты, сказал полковник. — Славик, ты тут присмотри за ним!
— Не волнуйся, Илларион, — пообещал Демакин, — живым и трезвым он от нас еще долго не уйдет!
Инструктор добродушно погрозил шутнику указательным пальцем:
— Смотри, Слава, он мне нужен живым и желательно трезвым!
Художник махнул рукой, и полковник ГРУ в отставке Забродов стал быстро прощаться со своими товарищами, обещая непременно созвониться с ними в ближайшее же время…
Часть третья
Глава 1. Свидание у кинотеатра
Забродов едва успевал на свидание с Ириной. Хоть от Главного разведывательного управления до кинотеатра «Москва» было не очень далеко, но вечные столичные пробки сделали свое дело, и, нетерпеливо поглядывая из своего джипа, он нервно барабанил пальцами по рулю автомобиля. А заехать ему в свою контору было необходимо!
После встречи в мастерской с художниками у Забродова появилась зацепка — маленький ключик к разгадке преступления, и полковник отдал своим коллегам из ГРУ портреты подозреваемых убийц и девушки, которые нарисовали художники под руководством Дмитрия Лопухова.
— Черт подери! — раздраженно и громко воскликнул Забродов и подумал: «Лужкова не стало, а вечные московские пробки как были, так и остались на том же уровне. Да… Нелегкое наследство досталось Сабянину от четы Лужковых».
