— Ну как, Александр Иванович, сильно изменилась ваша мастерская? — спросил Забродов.
Худощавый художник-реставратор, прикрывая нос ладонью от неприятного запаха, осмотрелся.
— Да, Илларион Константинович, не узнаю родного дома, — пожимая плечами, произнес художник-реставратор. — У меня создается такое впечатление, что подвальное помещение изрядно осело и съежилось…
Седовласый пенсионер посмотрел на собеседника, потом бросил взгляд на обгоревшие стены, мебель и полусгоревшие холсты и рамки…
— Ну, это всегда так кажется, когда помещение черного цвета, — сказал он. — Вам, художникам, это, наверное, лучше чем кому-либо известно.
— Оно понятно, Илларион Константинович, что чернота ужимает, — согласился Самусенков, — но тут как бы тебе точнее сказать…
Реставратор осторожно прошелся по мастерской и вдруг воскликнул:
— Точно! Загромождение барахлом…
— Ты хочешь сказать, Саша, что тут добавились лишние столы, картины и, как ты соизволил выразиться, барахло, то есть нечто, чего ранее не было в мастерской? — подойдя поближе к Самусенкову, уточнил Забродов.
Реставратор кивнул головой.
— Понятно… — задумчиво промычал себе под нос Забродов, все более убеждаясь в том, что опасения покойного Павловца были не напрасными.
Илларион Константинович хотел было задать еще парочку вопросов своему новому знакомому, как вдруг в сгоревшую мастерскую ворвался невысокого роста лысый мужчина. Следом за ним вошли двое крепких парней, в которых Илларион узнал дневных охранников, которые не пускали его на выставку Аташинго.
— Почему здесь посторонние?! — негодующе воскликнул лысый, потрясая кулаками в воздухе.
— Анатолий Алексеевич, это я, — робко произнес спутник Забродова, — Самусенков…
— Я вижу, что это вы, Самусенков, — раздраженно сказал заместитель директора музея. — Но кто это с вами в такой поздний час? И что он здесь делает?
Сконфуженный художник-реставратор замялся под напором начальника и грозными взглядами его мрачных «телохранителей».
— Это мой знакомый, — тихо произнес он, — Илларион Константинович Забродов.
— Меня не интересует имя-отчество этого человека, товарищ Самусенков, — заявил заместитель директора музея. — Вы прекрасно знаете, что на экскурсию сюда приводить не следует не только знакомых, но и родню.
— Да я… — замялся художник.
Неизвестно, чем бы закончился весь этот разговор, если бы инициативу в свои руки не взял седовласый отставной полковник, который вдруг рявкнул во весь хорошо поставленный командирский голос:
— А по какому праву, гражданин Белявский, вы позволяете себе орать на подчиненного? Более того, на каком основании вы повышаете голос в присутствии полковника Главного разведывательного управления?!
— Я не ору, товарищ полковник… — пошел на попятную чиновник, смахивая носовым платком выступившую на лысине испарину, — но тут, вы же понимаете, место преступления, и посторонним тут не положено быть…
— А кто посторонний? — ответил вопросом на вопрос Забродов. — Это я посторонний? У меня здесь друг сгорел в огне! Это что у вас тут творится!? Но мы разберемся! Завтра же вас вызовут на ковер в Главное управление!
Белявский не нашелся что ответить, а только растерянно захлопал ресницами.
— Я не знаю…
— А кто знает? — грозно спросил Илларион Константинович. — Как это произошло, гражданин Белявский?
Заместитель директора музея нервно передернул узкими покатыми плечами:
— Да вот, понимаете, Иван Павловец расстроился после известия о смерти Варенцова…
— Вашего директора?
Белявский мотнул лысой головой:
— Да… Выпил… А потом, по-видимому, в результате неосторожного обращения с огнем…
Седовласый пенсионер, грозно нахмурив брови, окинул взглядом растерянного Белявского, потом притихших и ничего не понимающих охранников. Он прекрасно знал, что Павловец завязал с горячительными напитками, более того, он и курил-то лишь раз в году, однако опытный и бывалый разведчик решил не раскрывать все свои козыри.
— Кто ведет следствие по делу об убийстве Ивана Павловца? — задал вопрос Забродов.
— А почему, товарищ полковник, вы считаете, что это убийство? — растерянно спросил лысый чиновник.
Илларион Константинович слегка откашлялся, понимая, что допустил оплошность, и тут же постарался исправить ошибку.
— Я ничего лишнего не считаю, товарищ Белявский, — уверенно сказал он, — это дело следственных органов выяснить, что же на самом деле произошло в вашем музее.
Анатолий Алексеевич угодливо кивнул:
— Разумеется…
— Так кто ведет следствие? — задал вопрос Забродов.
— Капитан Клюев.
Илларион Константинович достал из кармана куртки записную книжку и ручку.
— Из местного участка или из МУРа? — записывая фамилию следователя, спросил он.
Белявский пожал плечами:
— Не знаю.
— Ладно, это не проблема — разберемся, — пообещал пенсионер, потом внимательно осмотрелся, словно что-то потерял в выгоревшем помещении, но, так и не найдя ничего, положил в карман куртки записную книжку с аккуратно вложенной в нее ручкой и усталым голосом произнес: — Ладно, Анатолий Алексеевич, не прощаюсь, скоро увидимся.
— Как скажете…
— Вас подвезти или вы останетесь? — поинтересовался у притихшего художника Забродов.
Самусенков растерянно пожал плечами и посмотрел на начальника.
— Анатолий Алексеевич, я вам нужен сегодня? — спросил он у Белявского.
У чиновника были некоторые планы, связанные с Самусенковым, но после столь неожиданного разговора с Забродовым ему необходимо было собрать мысли и попытаться разобраться в том, что же произошло и, черт его побери, кто этот седовласый незнакомец…
— Нет, Александр Иванович, отдыхайте! На сегодня вы свободны, — вежливо ответил реставратору заместитель директора музея. — Жду вас завтра с утра!
Александр облегченно и радостно вздохнул:
— Спасибо! До свидания!
Анатолий Алексеевич болезненно выдавил улыбку:
— Всего хорошего!
— Спокойной ночи! — попрощался Забродов и, взмахнув рукой, вышел из реставраторской.
Худощавый художник-реставратор также не стал задерживаться в мастерской и последовал за пенсионером. Белявский провел взглядом полуночников и задумался, решая, что предпринять в создавшейся ситуации…
Глава 11. Ночной звонок
Поздний звонок не застал врасплох полковника Соловьева.
