Из трубки донесся едва слышимый язвительный смешок.
— Хорошо, я вам перезвоню, — пообещал неизвестный.
Связь прервалась, и француз, отключив мобильный телефон, опустился на диван. Владелец особняка настороженно взглянул на иностранца:
— Что случилось?
— Это подделка!
Старик удивленно вскинул густые брови, еще более ссутулился, а на его суровом лице заиграли желваки.
— Твою мать! — воскликнул он. — Ну, я тебе сейчас устрою, клоун лысый, премьеру в цирке Шапито…
Сан Саныч Быков достал сотовый аппарат из кармана халата и, набрав номер телефона главного лицедея страны, раздраженно поднес его к уху…
* * *
Яйцеголовый мужчина, разговаривая по сотовой связи, ерзал в кресле и прилежно стирал с огромной лысины выступающий пот. Настроение было окончательно испорчено, и, даже более того, в душу закрадывалось беспокойство, смешанное с чувством опасности и страха.
— Ты что, из меня лоха думал сделать?! — орал по мобильному телефону собеседник. — Ты что мне подсунул, мудила?! Вместо оригинала — фальшивку?!
Высокопоставленный чиновник с трудом проглотил накативший комок и, промокнув лысину уже влажным носовым платком, слегка заикаясь, возразил:
— Как «фальшивку»? Не может быть!
— Может!
— Но картина висела в музее, — оправдывался чиновник.
— Значит, Миша, бардак у тебя в музее творится! — сказал воровской авторитет. — Или кто-то обскакал тебя на повороте, дорогой ты мой! Оказался, так сказать, проворнее и оставил в дураках тебя, а заодно и меня!
Чиновник озадаченно нахмурил густые брови и почесал затылок.
— Хорошо, Сан Саныч, я разберусь! — пообещал он.
— Разберись, Миша, непременно разберись и сделай это в ближайшее время, — с угрозой в голосе произнес собеседник. — И помни: не для того мы вкладывали в тебя такие бабки, чтобы ты балерин щупал и варежкой торговал!
Высокопоставленный чиновник вздохнул.
— Обещаю, Сан Саныч, что непременно разберусь, — заверил он, — вот прямо сейчас и начну!
— Разберись, дорогой, иначе я за это возьмусь, — сухо произнес собеседник, — а мне, Миша, не хотелось бы брать грех на душу!
— Я понял, Сан Саныч…
Однако вор в законе уже не слушал собеседника и отключил мобильный телефон. Михаил Николаевич снова сглотнул набежавшую слюну и принялся тереть мокрым платком раскрасневшуюся лысину, все еще недоумевая, как в музее могла оказаться копия вместо оригинала…
— И на кой хрен я согласился сесть в это кресло?! — раздраженно воскликнул министр культуры и резко встал. — Видишь ли, славы и власти захотелось! Ни славы, ни власти, один геморрой да головная боль…
Покусывая полные губы и почесывая огромную лысину, он нервно зашагал по просторному кабинету.
— Сидел бы я в театре, — бормотал мужчина, — играл бы характерные роли, писал бы детские пьески, статьи в журналы, получал бы свои бабки и не дергался в холодном поту по ночам!
Министр вернулся к столу и, усевшись в кожаное кресло, стал соображать, случилось, что из музея вместо оригинала похитили копию картины…
Глава 3. Иван открыл глаза
В Музее искусств народов Востока на Суворовском бульваре, 12а было в это позднее время суетно и хлопотно. Наутро открывалась выставка молодого, но модного художника-абстракциониста, которую организовывало Министерство культуры Российской Федерации…
* * *
Невысокого роста блондин вышел из подвального помещения, где располагалась реставрационная мастерская. Время было позднее, но Иван Павловец, — штатный художник-реставратор, частенько задерживался на рабочем месте. Сегодня он решил пораньше закончить работу и, закрыв мастерскую на ключ, принес его на вахту, где дремал охранник.
— Микола, проснись, — усмехнувшись, громко сказал художник, — сало украли!
Здоровенный усатый парень подскочил и растерянно осмотрелся. Потом провел ногтем по черным усам и, снисходительно посмотрев на усталого весельчака, постучал указательным пальцем себя по лбу.
— Ты шо?! — возмущенно пробурчал он.
— Шо-шо, — передразнил светловолосый мужчина, — спать на посту меньше нужно! Да еще и когда светло на улице.
— Не твое дело, — хриплым со сна голосом ответил хохол. — Ты поразгружай вагоны целый день, тогда я посмотрю на тебя!
Иван усмехнулся и философски заметил:
— Это уж кто на что учился, Микола!
— Не дури голову, Ваня, — сказал хохол, — сдал ключи и топай домой.
Он небрежно махнул рукой и бережно положил свою коротко стриженную голову на скрещенные ладони.
— Ладно, не обижайся, Микола, — добродушно и примирительно сказал художник-реставратор и спросил: — А выставку этого… как его… Аташинго уже оформили?
Хохол поднял голову.
— Почти закончили, — ответил он, — остались мелочи. Думаю, через час все разбегутся по домам.
— Начальство здесь? — поинтересовался художник.
— Директор недавно ушел домой, — сообщил хохол, — а его заместитель где-то здесь бегает.
— Тогда я делаю ноги, — сказал Павловец. — Как говорят, подальше от начальства, поближе к кухне.
— Иногда полезно и показаться на глаза начальству, чтобы оно само тебя не искало, — назидательно заметил охранник.
Павловец нахмурил брови и задумчиво почесал затылок. Потом развернулся, чтобы отправиться к выходу, однако остановился.
— А может быть, Микола, ты и прав, — согласился художник-реставратор, — один раз мелькнешь, а помнят целый день.
— Главное, Ваня, чтобы не проклинали целый день, — усмехнувшись, изрек хохол.
— Типун тебе на язык! — проворчал Павловец и зашагал по ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж.
Широкоплечий охранник бросил равнодушный и ленивый взгляд вслед художнику и, еще раз потянувшись, осел в кресле.
* * *
Микола оказался прав: работники музея почти закончили расставлять полотна Аташинго, которого Павловец и за художника-то не считал, хотя не высказывал своего отношения к нему, чтобы не нажить врагов среди начальства.
— Ишь как стараются, — пробурчал реставратор, — видно, устроители выставки немало бабла отвалили.
Павловец прекрасно знал, как из посредственного, а то и дерьмового художника делают «гения» или, в крайнем случае, модного живописца. Он остановился перед одной из картин Аташинго и презрительно сморщился.
— Вот же дерьмо! — прошептал художник-реставратор, качая головой.
Он хотел было уже направиться к выходу из музея, но, оказавшись возле зала русской живописи, решил взглянуть на настоящее, а не пиарное искусство.
