Они уступали, но уступали медленно, с достоинством. С большим достоинством, свойственным аристократам духа.
И совсем недавно касике Явикиликинья, отец одного из тех касике, которые принимали участие в том совещании с генералом, продолжал яростно бороться против школ и учителей на архипелаге как источников коррупции.
И я думаю, что Явикиликинья прав. В конце концов, он выступает здесь против буржуазной культуры, провозгласившей себя частью знаменитой игровой культуры Человека — homo ludens (Йохана Хёйзинга. — пер.). Культуры, преподносимой как развлечение, в формах, которые никогда не смогут понять те, которые не играют всерьёз, которым вообще не до игры и для которых в жизни нет места лжи.
И хотя это может показаться парадоксом, но и это тоже детское восприятие. Взрослые называют «игрой» то, во что играют дети, но на самом деле дети не играют, по крайней мере в той степени, в которой их игру представляют взрослые. Ведь ела же, как настоящий, тортик из песка, который вылепила однажды, играя на пляже, моя пятилетняя дочка.
И прав был Явикиликинья, когда говорил, что мы экспортируем на их архипелаг ввезённую нами из капиталистической метрополии культуру в форме разных жестяных банок, изобретённых и спроектированных для того, чтобы эксплуатировать толпу. И индейцы это знают.
Много лет назад, когда я ещё молодым студентом учился в Париже, один перуанский индеец в Лувре вошёл в зал, где находилась картина Леонардо да Винчи «Джоконда», и запустил в неё камнем. С ненавистью, потому что влюбился в неё.
Сын Явикиликинья, защищая мировоззрение отца, сказал тогда на встрече: «Вы колонизованы ментально». Генерал в ответ кивнул в знак согласия с этим заявлением и добавил: «Кокаколисадос».
«Создавайте свои группы давления, — сказал индейцам генерал. — Так, как это делают студенты, негры и белые, как коммерсанты — торговцы на о-ве Контадора. Вы не экспонаты для туристов, не фольклорные группы, вы — объекты истории. Стройте свои народные тюрьмы и бросайте туда чиновников, которые не выполняют свои обязанности, или привязывайте их к деревьям. Вы неотъемлемая часть панамского народа».
Это не были советы генерала этим людям. Это были просьбы руководителя, которому это было нужно. Именно так его поняли индейцы, втайне удовлетворённые тем, что они, пришедшие что-то просить генерала, уходят от него, удовлетворённые тем, что он просит их дать ему.
В конце совещания обсуждалось назначение третьего касике провинции. Первый касике Эстанислао Лопес достиг преклонного возраста и собирался уйти с поста. «Но проводите его со всеми почестями», — попросил индейцев генерал. И он напомнил всем присутствовавшим красивую аналогию, которую ему несколько лет назад говорил сам Эстанислао: «Рано или поздно люди должны уходить, но так, чтобы их не выталкивали, а выносило плавно на берег, подобно тому, как волны и приливы медленно выносят на берега океана останки древних деревьев».
Вероятно, и он хотел бы уйти из жизни таким же образом, а не разодранным на части и полусгоревшим, как это сделал враг.
Глава 5. Мой генерал Торрихос
Мировоззрение генерала Торрихоса не было сформировано чтением, как и не было предназначено для этого. Главным источником информации для него был жизненный опыт, реальность, а ещё контакты и беседы с людьми, которые буквально тонут в своих проблемах.
Он буквально оплодотворял свои идеи опытом, потому что его контакты с реальностью были актом любви и безусловной самоотдачи. Такие совещания, какое он, например, провёл с индейцами, также как множество других встреч, которые он называл «патрульными проверками», тонизировали его отношения с народом в форме отношения «человека-субъекта» с равным ему «человеком-субъектом», а никогда — как «субъекта» с «объектом». И не на «ты», а на «вы», потому что не он, а представители народа были для него авторитетом.
И говорил он с народом на его языке, и думал вместе с народом, а не для него. В результате народ хорошо его понимал. Такое его поведение было, однако, сознательным и тщательно выверенным, и ему приходилось быть очень аккуратным, чтобы это не выглядело искусственным.
Его происхождение весьма скромное, крестьянское. Его родители были учителями в деревенской школе. Поэтому его «крестьянские» язык и акцент были всё же больше культивированы в нём, чем наследованы. Так что по шкале ценностей они даже выше природных.
В посёлке Фаральон, где он жил, был рыболовецкий кооператив. Генерал всегда, когда это было нужно, поддерживал рыбаков. Но однажды рыбаки обнаружили, что вместо рыбалки можно легче и выгоднее зарабатывать тем, что покупать рыбу с судов — креветколовов, которая попадалась там в сети вместе с креветками и была им не нужна, а потом перепродавать её. Так они из рыбаков превратились в спекулянтов. По понятиям иерархий рыбак выше спекулянта, но спекулянт зарабатывает больше. Рыбак — это поэт. Спекулянт — коммерсант. И это не могло не породить трения между рыбаками и генералом. Но не больше.
Рыбаки, превратившиеся в спекулянтов, создали свою бейсбольную команду и попросили у генерала купить им форму. Генерал отказал им в этом. Тогда они, играя без формы, разгромили известную команду «Macho y Monte» и, увидев после матча генерала, смеялись ему в лицо. Потом играли с «Sexta Compania», тоже выиграли и опять смеялись над генералом.
Генерал предложил им встретиться с командой одной из частей его Национальной гвардии, расквартированной в Колоне, при этом пригласил туда игроков-профессионалов. Рыбаки согласились и проиграли. А генерал спас свою честь. Рыбаки, однако, начали спорить, указывая генералу, что в команде противника не все были военными, потому что многие там были с усами. «Ну и что? — смеялся на этот раз генерал. — Это были ребята из нашей G‐2…»
В таком же контексте братских отношений и в духе на «ты», но в итоге с уважением упомяну и случай с одним из рыбаков. Высокий, смуглый, худой, он каждую субботу шёл в церковь из своего дома по пляжу мимо дома генерала, и всякий раз, если генерал был на террасе, он довольно сухо приветствовал его: «Добрый день, генерал». Именно так. А не «мой генерал». И генерал ему отвечал: «Добрый день».
Однажды где-то в пять вечера этот парень возвращался из посёлка домой абсолютно пьяный, еле передвигая ноги, и, поравнявшись с домом генерала, закричал: «Генерал Торрихос!» И когда генерал повернул к нему голову и увидел его, закричал: «Генерал, сукин сын!» В ответ генерал резко встал из гамака и сказал ему в ответ: «Это ты сукин сын, пьянь сраная».
Появилась охрана генерала. Но он, конечно, её остановил. А парень, увидев охрану, продолжал в том же духе: «Иди сюда! — кричал, приняв позу боксёра. — Иди, иди сюда вместе с твоей охраной, montonero…» В итоге парень, конечно, был вынужден уйти, испортив генералу настроение.
На следующий день, как обычно, утром в субботу, этот рыбак вновь проходил мимо дома генерала. Шёл с мрачноватым видом и, увидев генерала и повернув к нему своё обожжённое солнцем лицо, сказал: «Добрый день, генерал». Генерал помедлил, но потом спокойно ответил: «Добрый день».
