Более или менее в то же время я летал в небольшом самолёте в Гондурас вместе с полковником Норьега, сейчас командующим национальной гвардией, или Силами национальной обороны. Когда летели над Никарагуа, погода испортилась и нам пришлось приземлиться в Масайе. В аэропорту нас встретили военные сомосовцы и повезли в город переждать ураган.
Водитель, довольно противный толстяк с автоматом «Узи», видимо, чтобы подчеркнуть свою важность и мужское достоинство, по своей инициативе начал рассказывать со всякими деталями и с удовольствием свиньи о смерти Эдуардо Контрераса в операции, в которой он участвовал. Рассказал, что там было предательство, как он попал в ловушку и как его расстреляли прямо на улице, и как его мозгами был усеян весь тротуар.
Я чувствовал себя так, как когда после хорошего драматического фильма в зале зажигают свет и воцаряется молчание, после которого сначала хочется кричать, а потом ты понимаешь, что нельзя, и ты пытаешься сдержать этот крик. Полковник Норьега обернулся и выразительно посмотрел на меня, как бы предупреждая.
Маркос обладал завидной способностью деликатно убеждать людей. Когда он захватил заложников в доме Чемы Кастильо и сам Кастильо лежал убитый, он в соседней с его трупом комнате, вооружённый и в маске, разговаривал с его дочерью Марисоль, успокаивая её и объясняя ей причины операции. Прошло время, и Марисоль стала сандинисткой.
Многие из них, почти все, часто бывали в Панаме. Приезжала и она. И здесь познакомилась и стала невестой сандиниста Эдгарда Лэнга. Лэнга уничтожили в Леоне. Вместе с Лэнгом они уничтожили Иданию Фернандес, очень красивую девушку с панамской и никарагуанской кровью. Она жила в Панаме, многие её тут помнят. Её буквально разодрали на куски, я видел это её фото в никарагуанской газете.
Последний раз я видел её в панамском ресторане Сорренто. Она была тогда очень красива. Её лечили здесь после ранения в руку в бою под Сан-Карлосом, деревне на границе с Коста-Рикой. И так как наш «мир тесен», привёз её в Либерию для лечения Рамиро, родной брат Эдуардо Контрераса, который замыкает теперь на себя всё доброе, посеянное Эдуардо.
А невесту погибшего Эдварда Лэнга, с которой так долго и убедительно говорил когда-то Команданте Зеро, я видел несколько дней назад, одетую в оливкового цвета форму Сандинистской народной армии.
— * —
Важно, как мне кажется, отметить, когда именно начались контакты генерала Торрихоса с сандинизмом: это 1975 год. Раньше, чем какой-либо другой лидер. За исключением, разумеется, Фиделя Кастро.
Выступить против СомосЫ означает выступить и против США. Ведь не кто иной, как один из святейших американских демократов Франклин Делано Рузвельт, сказал как-то буквально следующее: «Сомоса, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын».
Поэтому, когда Карлос Андрес Перес, президент Венесуэлы, решил оказать финансовую помощь Сандинистскому Фронту, он не решился сделать это напрямую и передал деньги Торрихосу. А генерал послал меня с кейсом, с полмиллиона долларов наличными, в Коста-Рику для их передачи. И тут началась история.
Деньги привезли два малосимпатичных посланца Переса. Передали мне кейс и без расписок и свидетелей удалились. И я отправился в Коста-Рику.
В аэропорту я пошёл в один из киосков duty-free что-то купить там. В первом киоске этого не было, я пошёл во второй, третий и, когда нашёл и должен был предъявить продавцу паспорт, обнаружил, что кейса со мной нет, и где и когда я его потерял — неизвестно.
Я постарался сохранить спокойствие так, как я это делаю, как пилот, когда вдруг замолкает мотор моего самолёта или начинаются погодные проблемы. Я стоял как вкопанный и не осмеливался даже думать о случившемся, мне было трудно: «Чёрт! Я потерял полмиллиона долларов! Такие деньги непросто достаются, и к тому же они предназначались для святого дела революции».
Я оставался внешне спокойным, но холодный пот проступил на моём лице. «Меня убьют, — думал я, — и не потому что я украл эти деньги, никто так не подумает, а за мою безответственность».
Обошёл все магазины и киоски, где я побывал, медленно и спокойно, не выказывая паники. Но чувствовал себя растоптанным. То были самые длинные полчаса в моей жизни. К счастью, я приехал в аэропорт заранее и ещё оставалось время до вылета. Служащие магазинов смотрели на меня с сочувствием, и для меня это было дополнительным доказательством моей вины.
Это было ужасно. Прошла будто тысяча лет, и я был готов уже зарыдать, когда вдруг увидел вдалеке, но ясно, посередине коридора этот мой «дорогущий» кейс. Моя радость была огромной, я чувствовал, будто она окрасила всю мою жизнь от рождения до смертного часа.
Я чувствовал тогда, что отныне у меня никогда не будет в жизни никаких проблем. Если что, то достаточно будет вспомнить ту радость, которая меня охватила, когда я нашёл этот кейс, и любая проблема исчезнет, и так будет теперь всю жизнь. Наверняка тот, кто нашёл этот кейс и обнаружил там деньги, решил, что его потерял кто-то из наркотрафикантов, из тех, которые не прощают, испугался и оставил его в коридоре. Паспорт и авиабилет он выбросил.
Но я нашёл и это. Совершенно случайно услышал женщину, сообщавшую, что нашла чьи-то бумаги. Я подошёл, и это был мои паспорт и авиабилет. Я никогда никому не рассказывал ещё об этом. Мне стыдно. И вышло, что не только радость находки этого кейса сопровождает теперь меня в жизни, но и переживания от его потери тоже.
Порой я отвлекаюсь чем-то от этого, когда вдруг чувствую отклик этого переживания.
Потом, бывало, я терял, находил и терял вновь значительные суммы денег. Но эти потери и отдалённо не сравнимы с теми, что предназначались для никарагуанской революции, для Маркоса, кровь которого была ещё свежа в моём воображении.
Часто я терял — и довольно легко — разные вещи. Как будто бы я недостаточно хорошо относился к ним, и они исчезали в поисках более доброго хозяина. Дошло до того, что я вынужден был придумать какой-то выход из этого, устранить из жизни эту головную боль.
Однажды у меня украли большой хороший магнитофон, который стоил триста долларов. Я чуть не заплакал от этого! И решил: «Нет, так продолжаться больше не может».
Сел и подсчитал, на какую сумму я, вероятно, могу ещё потерять вещей и денег до конца моей жизни из-за неосторожности, излишней доверчивости, рассеянности и т. д. Получилось 50 тысяч долларов. И решил заплатить их самому себе. Отложить на эти цели. Это вроде купленной мной воображаемой страховки. Теперь, если я что-либо теряю, знаю, что потеря покрыта страховкой, и остаюсь спокойным, не переживаю её. Вор или тот, кто находит мою вещь или деньги, их приобретает, а я ничего не теряю. Эта моя страховка покрывает потери или воровство фотоаппаратов, авторучек, одежды, документов, беспокойства и время на их восстановление. И всё же не всё покрывается этой страховкой. Например, она не сможет вернуть потери написанной поэмы или стихотворения, любимого оружия, т. е. вещей, экономически не покрываемых. Ну и, разумеется (если!), тех полмиллиона долларов для никарагуанской революции.
