«Вооружённые силы Панамы решили, что если этот Договор не будет одобрен или дополнен неприемлемыми для нас условиями, мы не будем более продолжать переговоры по этой теме. В этом случае сегодня же на рассвете мы начнём свою освободительную борьбу, и завтра Канал перестанет функционировать. Мы в состоянии разрушить его, хотя у них есть Южное командование, Северное командование, Восточное и Западное, и какое там ещё… Национальная гвардия способна разрушить канал, и эту нашу способность мы не думаем утратить. Не разрушив его, мы остаёмся уникальной силой, способной его охранять, и потому нас не запугают все эти хвастливые, прозвучавшие в сенате слова о “мачизме” и пренебрежении достоинством так называемых “слабых народов”. Потому что только два голоса сохранили канал. Это наше решение глубоко продумано нами, и мы 10 лет шли к нему».
Моя роль в подготовке средств для разрушения канала была небольшой. К сожалению, и до сих пор не могу сообщить никаких деталей на этот счёт. Но чтобы никто не сомневался, могу сказать, что всё было для этого готово в техническом отношении. Чтобы сделать верными слова генерала о том, что, если сенат не утвердит Договор, на следующий день Канал перестанет существовать. Это было гранатой генерала, с которой он вёл переговоры по Каналу. Граната вполне реальная, со своей чекой и детонатором, как положено.
— * —
Время жизни каждого из нас и народа в целом имеет разные масштабы. Год жизни человека, который может быть наполнен событиями в ней, это всего лишь доля секунды в жизни всего народа. Только глубокое классовое сознание может быть нашей премией за подъём нашего индивидуализма до уровня всего народа.
Торрихос знал, что не доживёт до 2000 года, когда канал полностью перейдёт под юрисдикцию Панамы и последний американский солдат покинет нашу Родину. И не потому что знал, на что способны его убийцы. Он, подобно строителям огромных соборов и пирамид, которые знали, что не увидят свои работы законченными, знал это потому, что не себя, а народ считал автором этой стройки. Он считал себя в этом деле только «голосом» народа, а не его исполнителем. И никогда не переставал гордиться тем, что народ избрал его таковым. Понимал разницу роли в истории между этими двумя понятиями. Он не был правителем, избранным народом, он был руководителем, вышедшим из народа, и был его частью.
Философия индивидуализма, восхваляемая и практикуемая хулителями философии народов, для генерала всегда была объектом презрения. Подобно мачизму, нехарактерному для настоящих мужчин, индивидуализм свойственен натурам слабым, которые, чтобы как-то выделиться, подчёркивают своё «Я». Когда генерал поручал мне отредактировать свои заметки, он всегда просил, чтобы я по возможности избегал в них местоимения «я». Он писал об альпинизме поколений, о социальных классах, о народах, о коммунах и кооперативах. И воспринимал эти понятия не как арифметическую сумму индивидов, а как нечто целое, содержание которого, подобно инъекции, вливается в каждого из них.
Одни понятия — группа, класс, организация, и совсем другое — сумма индивидуумов, которые их составляют. И такие группы или классы и т. д. — это не простая сумма образующих их элементов. Это больше, чем такая сумма.
Брак — это не один мужчина плюс одна женщина. Это гораздо больше. Брак может распасться, притом что ни с мужчиной, ни с женщиной ничего не произойдёт. Брак — это мужчина плюс женщина и ещё целый мир специфических отношений между ними. И можно нанести большой ущерб мужчине или женщине, состоящим в браке, без того, чтобы сам брак был расстроен.
Одной из ошибок сальвадорского революционного движения было непонимание этого. Распустить армию после её поражения, ликвидировав все её подразделения, было не лучшей формой ликвидации этой правой руки местной олигархии. Армия не будет вести переговоры по вопросу своей ликвидации. В принципе, надо было разрушать не саму армию, а её предназначение, не расформировывая её подразделения. А этот процесс как раз мог бы идти в форме переговоров. Но не без применения силы.
Другой пример — наш гарнизон «Мачо и Монте». Это не просто сумма 100 солдат, а много больше. «Можно заменить даже всех этих солдат другими, но сама спецбригада это изменение переживёт», — говорил генерал, который всегда гордился ею. Форма солдат этого гарнизона — обычная одежда наших крестьян, на голове соломенная шляпка, и мачете за поясом или в объятиях рук, как носят крестьяне своих новорождённых. Так они носят мачете, готовое к бою против человека или природы, всегда под рукою и уничтожающее быстро и беспощадно.
Сознание «Мачо и Монте» — классовое и принадлежащее народу, который составляет этот класс, сознание, которое позволяет нам жить в ритме его истории, думать её масштабами, терпеливо вести переговоры с оптимизмом, вытекающим из принципов Омара.
Глава 12. Обострение или переговоры?
Я довольно много писал о Никарагуа и напишу ещё. И мало — о Договорах по Каналу. Это кажется несправедливым, непропорциональным. Но, на мой взгляд, тут надо учесть две вещи.
Во-первых, не мы решаем, что нам запомнится и что нет. Фрейд писал, что не существует невольного забвения. Что, если человек забывает что-то, тому есть причина. И поскольку мы не знаем причину, мотив, из-за которого мы забыли это, то это как бы и не существует.
Конечно, можно «начать вспоминать». Мне лично это не нравится. Это как начать копаться в баках с мусором. Или готовиться к смерти и собирать свой багаж для поездки в «никуда». Это как плохое предзнаменование.
С некоторых пор меня часто в минуты расслабления посещают воспоминания, проходящие парадом по сердцу хаотично и беспощадно. Я даже не удивляюсь, когда вдруг всплывает какое-то воспоминание не из моей жизни. Интересно, что у людей появляется чувство, что воспоминания возникли из забытья. Но тогда для чего и куда они движутся? И отчего всплыли?
И во‐вторых, причина, по которой я пишу больше о Никарагуа, моё убеждение в том, что для истории региона и Панамы большее значение имела поддержка генералом никарагуанской революции, чем заключение Договоров по каналу, которые неизвестно ещё к чему приведут.
Да и сама концепция генерала, и методология проведения переговоров, образующие теоретическую и практическую часть его политики, лучше иллюстрируются на примере поддержки им никарагуанской революции, чем на примере переговоров по каналу.
Ему не нравилось посещать Зону Канала. Как будто там была закопана какая-то мерзость. Только в конце жизни он пару раз побывал там, о чём я расскажу ниже. Всякий нормальный панамец, гордящийся быть панамцем, испытывает там, находясь будто в доме у янки, некий комплекс. Не знаю, какой этот комплекс, и не хочу знать какой, но там ты чувствуешь себя плохо, всем своим телом, каждым кусочком одежды, будто кто-то смотрит на тебя как на ничтожество.
Тогда там было неприятно бывать. Сейчас уже не так. По крайней мере, в тех его пространствах, которые благодаря Договору уже переданы Панаме.
Поэтому Габриэль Гарсиа Маркес в своей речи при вручении ему Нобелевской премии уже мог сказать, что Торрихос вернул панамскому народу чувство достоинства.
