Когда мы вошли в салон самолёта, а это была небольшая, бизнес-класса машина на 6 пассажиров, там уже сидел Том. Генерал повернул голову и вопросительно посмотрел на меня, я лишь пожал плечами. Не знал, что сказать. Очевидно, Том, не понимая испанского, просто пошёл за нами автоматически, не зная, куда мы идём и едем. Генералу было неловко выпроваживать его из самолёта, и Том благополучно летал с нами по всей Европе вплоть до Израиля. С двумя камерами на плече и в одной и той же одежде. И теперь из-за того, что Том не знал испанского, а генерал был человеком скромным, остались прекрасные фотографии этого путешествия, где генерал сфотографирован с большим количеством известных лидеров европейских стран.
— * —
Что касается переговоров по Каналу, то самое важное здесь состоит в том, что в этом отдельном, но ключевом случае применения торрихистской концепции переговоров генерал никогда, ни на йоту не считал, что переговоры закончатся заключением договоров или будут продолжаться только по этой теме. Переговоры, да и сами договорённости по Каналу, для него были только средствами для достижения конечной цели. А этой конечной целью для генерала Торрихоса было освобождение Панамы, в полном, всеобъемлющем: смысловом, политическом, экономическом, философском, гуманистическом — смысле. Всё остальное — это средства для достижения этой цели.
Несмотря на то что было бы естественным выступать за ратификацию договоров путём национального референдума, генерал говорил, что никому не известно, как проголосовал он. Это было похоже на своеобразное кокетство. Я говорил ему в ответ, что знаю 4 варианта его голосования: «Да, но не очень». «Да, но не настолько». «Да, потому что мы это сделаем». И «Да, скрепя сердце».
Разумеется, на самом деле он голосовал просто: «Да». И единственный раз, когда я видел его в качестве агитатора, был в период кампании по этому референдуму. Когда он, как любой другой политик, стоял в кузове грузовика, проезжавшего по наиболее населённым «народным» кварталам города.
А кто голосовал «Нет», и он это знал, так это был я. И это было правильно с моей стороны. Конечно, я голосовал так, потому что понимал, что победит «Да». А генералу Торрихосу было нужно, чтобы это «Да» победило, но не со слишком большим перевесом.
На улицах Панамы после ратификации Договоров о канале
В этом случае ультралевые сыграли очень важную роль. Лучшую даже, потому что их поддержка Торрихоса всегда была с оттенком критики, и часто обусловленной. Я видел, как они тогда приехали на 50-ю улицу к генералу для консультаций, но генерал не хотел их принимать и не принял. Это была тогда принятая им тактика — не принимать их, обидеть этим и заставить атаковать его. Тогда нам было нужно продемонстрировать гринго, что мы не допустим никакой дополнительной поправки к Договору. Я слышал тогда его разговор с его помощником Ромуло Эскобаром Бетанкуром о том, чтобы он в намеченной на вечер передаче по ТВ сделал заявление, которое бы возмутило людей, чтобы они вышли на улицы протестовать, кидать камни. Бетанкур это сделал, но люди не вышли. Не вышли, потому что любили Торрихоса. И янки нам всунули эти дополнения к Договору.
Правые же заявляли, что эти договоры по Каналу ничего не стоят и не заслуживают того, чтобы принимать их во внимание. С их лицемерным и циничным патриотизмом, который никогда не угрожал им потерями ни их жизней, ни их денег, они заявляли, что после 2000 года Договоры фактически легализуют вмешательство американцев. На что генерал отвечал им, что потенциальное вмешательство — меньшее зло, чем настоящее, действующее. А мой друг, профессор истории и философии Рикарте Солер, сформулировал это так: «США обеспечили своё юридическое право на вмешательство после 2000 года для защиты Канала. Таким образом, нынешнее фактическое физическое вмешательство заменяется правом на физическое вмешательство. В переговорах по Договорам Торрихос — Картер, США, совершили путь предоставления конкретных уступок в обмен на свои абстрактные права». Посему не стоит даже спорить с теми, кто не пожертвовал ничем в своём так называемом патриотизме.
Подписание в Вашингтоне договоров по каналу 7 сентября 1977 года
Альтернативой наших переговоров было обострение всех противоречий с янки и решение всех проблем одним ударом. Как это было сделано в Чили и в Гренаде. Это и было позицией ультралевых, «безошибочных в своей ошибке», как сказал об этом тот же Рикарте Солер.
Правда, пример Чили здесь не подходит. Альенде пал не потому, что действовал радикально, а потому, что действовал недостаточно радикально. Ещё одно верное определение ультралевым даёт их же собственный лозунг: «Чем хуже, тем лучше». И тут я снова цитирую Рикарте.
Генерал Торрихос определял их как тех, «кто, чтобы не делать революцию сегодня, откладывает её на будущее, в котором она никогда не свершится». Некоторые называют это их «забеганием вперёд». На деле это не бег вперёд, а «побег» от реальных дел.
Генерал — человек, порой очень эмоциональный. И должен был бороться против романтических альтернатив ультралевых. Довольно часто напоминая, что его терпение имеет предел и что оно к этому пределу подходит. Такие конфронтации попахивают порохом с оттенком героизма, что по душе всякому военному человеку.
Ромуло Эскобар Бетанкур, главный переговорщик генерала по Договорам о канале
Однажды поздним вечером в его офисе на 50-й улице собралось довольно много наших. Друг генерала Рони Гонсалес, Перес Бальядарес, поэт и директор группы Университетского кино Педро Ривера, представитель Панамы на переговорах с США по Каналу Ромуло Эскобар Бетанкур и министр иностранных дел Николас Гонсалес Ревилья.
Эрнесто Перес Бальядарес
Не помню, что там обсуждалось. Вдруг генерал встал и задал нам всем неожиданный вопрос, проверяя на нас свои соображения, в которых он, как оказалось, пребывал, пока мы говорили: «А что если я атакую?» Сначала мы не поняли, о чём речь, мы были «не в теме». Не в его теме. Потом, глядя ему в глаза в наступившей тишине, стало понятно, что его вопрос был таким: «А что если я атакую и разрушу Канал?»
Его взгляд был подобен пущенной по кругу бумаге для нашего голосования. Не для решения пока, а для наших мнений по этому вопросу. Мы начали отвечать молчанием, жестами, словами в стиле: «Как решите, как прикажете, генерал». Кроме Педро Ривера, который сказал: «Это безумие, генерал». Потому что это действительно было бы безумием. И генерал хорошо знал это.
