Гора Серро Марта в провинции Кокле близ города Пенономе
Хочу рассказать теперь о реакциях трёх разных людей на смерть генерала Торрихоса: Габриэля Гарсиа Маркеса, Фиделя Кастро и одного панамского крестьянина. Начну с этого последнего.
Перед этим хотел бы попросить у читателей прощения за эту механическую и холодноватую манеру, с которой я описываю события вокруг, да и саму смерть генерала. Иначе я мог бы только излишне разгорячиться. И ещё извиниться на этих последних страницах книги, что я на протяжении всего изложения порой отвлекал внимание читателя на мою собственную персону, тогда так оно должно было быть сконцентрированным исключительно на личности генерала. Единственным оправданием этого является то, что когда я говорю о нём, то как бы говорю и с ним и обретаю возможность и даже моральную обязанность быть свободным и искренним.
А крестьянин по имени Сатурнино так сказал мне о генерале: «Не будь ты лохом, он не умер. Он тут бродит, со своей женщиной». «Да нет, Сатурнино, — сказал я, — в самолёте, в обломках мотора, нашли даже его зубной протез…» «Вас всех легко провести на мякине, — ответил он. — Он сам подложил его туда, чтобы вас обмануть и чтобы его не искали. Говорю тебе, что он жив ещё».
Генерал и Сатурнино любили друг друга и часто общались, советовались друг с другом. Впрочем, чаще Сатурнино советовал и учил генерала, а не он его. Сатурнино часто говорил пословицами, которые усваивал генерал. И порой видоизменял их. Например, Сатурнино говорил: «Когда бедняк пятится задом, нет оврага, который его остановит». Генерал переиначил однажды так: «Когда империализм попятится задом, его уже ничто не остановит».
Генерал часто вспоминал совет Сатурнино не пить вино иначе, как из горлышка бутылки, если его приглашают выпить вина. Чтобы не отравили. Когда генерал говорил ему, что яд могут добавить не только в бокал, но и в бутылку, Сатурнино отвечал ему согласно логике бедняка, что «никому не придёт в голову испортить бутылку вина, чтобы убить какого-то лоха. Так что вы пейте лучше из горлышка».
Ещё генерал любил цитировать простой и ясный закон самого Сатурнино: «Тот, кто держит свой скот отвязанным, пусть свяжет его. А если нет, то и не надо».
Помню, как однажды у Сатурнино заболели его яички и какая-то женщина лечила его колдовским снадобьем. Сатурнино спустил перед генералом штаны и сказал: «Пощупайте их, генерал, они после этого стали такими водянистыми…»
«Хорошо, — сказал генерал, быстро выработав свою стратегию, — но предупреждаю: у меня рука жёсткая, всё, что я трогаю, засыхает…» «Ой, нет, тогда не надо», — сказал и быстро поднял штаны Сатурнино.
Теперь Гарсиа Маркес. Через пару месяцев после смерти генерала я поехал на Кубу на какой-то конгресс интеллектуалов. Мы говорили с Габриэлем о чем-то в его номере в гостинице «Ривьера», когда он доверительно наклонился ко мне, сдвинувшись на краешек кресла, и сказал: «Знаешь, мне нужно, Чучу, чтобы ты поговорил с Омаром».
И остановился. Он забыл, что генерал умер! Он молчал, его лицо и руки замерли, глаза увлажнились и сверкнули каплями слёз, лицо исказилось, как это бывает только у плачущих мужчин. Он встал и выскочил в другую комнату номера. Вернулся, но уже не сказал ни слова о том, что хотел…
И наконец, Фидель Кастро. Команданте Пиньеро рассказывал мне, что, когда Фиделю сообщили о смерти генерала, он глубоко вздохнул. Потом ещё раз и ещё. И так несколько раз, пока так не пережил этот удар.
То, в чём я уверен, потому что я был свидетелем этого, так это в том, что они испытывали друг к другу взаимную политическую и личную симпатию. Помню, что в наш первый приезд на Кубу нас повезли, кажется, в долину Пикадура, если не ошибаюсь, где находилась животноводческая ферма старшего брата Фиделя — Рамона. После обеда два государственных лидера — генерал и Фидель — уединились, чтобы поговорить, как казалось, о важных и секретных делах.
Но на самом деле они — каждый из них — вспоминали почти два часа о своём детстве.
Все мы когда-то были детьми, и кто помнит своё детство, знает, что нет ничего более драгоценного и секретного, как воспоминания о нём. И делимся мы этими воспоминаниями только с людьми, которых любим и которым доверяем. Не каждому мы как будто бы вручаем себя, начиная со своих детских лет. Будто бы боимся, что наше детство у нас отнимут, как крадут детей, или что мы украли его и надо его у нас отнять.
Генерал курил сигары. И Фидель Кастро постоянно снабжал его сигарами марки Cohiba со своим именем, напечатанным на бумажном колечке каждой сигары. Он продолжал посылать сигары и после смерти генерала. Ему сообщили, чтобы он больше их не посылал, но и сегодня, когда прошло уже пять лет после гибели генерала, он продолжает делать это.
Точно так же, как Сатурнино, простой крестьянин из Санта Фе, считает, что его друг и учитель прячется где-то в горах со своей женщиной и занимается сельским хозяйством.
И пять лет после смерти генерала слава и гордость нашей литературы Рохелио Синан плачет, когда говорит о генерале или слушает, когда говорят о нём.
Помню ещё один жест Фиделя. Когда мы впервые приехали на остров, наша охрана была в полной, довольно изнуряющей нас форме, с поясом и флягой, в беретах, но без оружия. Торрихос запретил его брать. Сказал: «В дом друга входят без оружия».
Похоже, Фидель заметил это и, как бы отвечая на этот жест генерала, подарил каждому бойцу охраны винтовку и пистолет.
Ну а наше G‐2 при возвращении нас в Панаму все это конфисковало, с чем нельзя было не согласиться. Потому как, если империализм сфабриковал целую историю после того, как Фидель подарил винтовку Альенде, то лучше, чтобы он не придумал ещё что-нибудь по этому поводу в нашем случае. Империализм плотно следил за генералом, ждал, что он совершит ошибку и попадёт в ловушку. До тех пор пока мы в неё не попали. И он погиб.
От Пенономе до Коклесито 11 минут полёта на самолёте канадского производства Тин Отер, знаменитом своей надёжностью. Через пять минут после взлёта можно уже увидеть аэропорт Коклесито. За такое короткое время погода не может вдруг стать нелётной. Ведь не бывает так, что на переходе через улицу вас захватит ураган. Ещё на площади такое может быть, но не на улице.
Наши пилоты условились, что не допустят полёта с генералом в плохую погоду, даже если он и прикажет лететь.
Помню случаи, когда генерал приказывал им лететь, несмотря на их рекомендации не делать этого. Они взлетали, но тут же садились под предлогом проверки метеоусловий. На самом деле для того, чтобы доказать генералу, что они не выполняют приказ не из-за собственного страха, а в целях его безопасности. Так что исключается и то, что пилот полетел в плохую погоду.
По радио службы охраны было слышно, как пилот самолёта Адамес сообщил о завершении полёта. Пилоты это делают обычно, когда уже видят посадочную полосу и знают, что прилетели без проблем. Чтобы уже не отвлекаться на радиопереговоры в минуты посадки.
