– Мама запрещала запирать замки, боялась, что я могу потерять сознание! Что я могу поскользнуться! Она была! Она была!
– Святой, – закончила за юношу Лена.
– Да! Святой! У мамы даже никого не было! – молодой человек, кажется, готов был наброситься на Лену.
– У неё были вы. Вы ведь были уже достаточно взрослым мальчиком, подростком, – пояснила Лена. – А когда вам было двенадцать, шестнадцать, двадцать, мама продолжала так делать?
Митя изменился в лице. Она попала в точку.
– Я не потерплю таких домыслов и грязи про мою маму!
Молодой человек схватил куртку и выскочил вон из кабинета.
Он быстро шёл, почти бежал по коридору к выходу, в очередной раз чуть не свалив пальму Людмилы Исааковны. Не попрощался и хлопнул дверью. Людмила Исааковна даже не успела предложить последнего оставшегося котёночка, удивленно смотрела ему вслед. Лена вышла из кабинета.
– Что вы ему сказали, Леночка? Такой интеллигентный мальчик, и даже не попрощался.
– Правду. Произнесла вслух то, что он всю жизнь боялся себе сказать. Это больно, – сказала Лена.
– Знаете, моя дорогая, если так пойдёт, все клиенты разбегутся. Ну нельзя же так.
– Не волнуйтесь.
– Как же не волноваться, Леночка? Этого напугали, того прогнали, вы так разоритесь! Совсем не умеете вести бизнес.
– По-моему, проблем с зарплатой у вас не было, – заметила Лена.
– Так я не о себе, о вас волнуюсь! Аренда, налоги, дочка, расходы, вы сама женщина-то не старая, – всполошилась женщина.
– Ради Бога, Людмила Исааковна, не волнуйтесь. А парнишка, он вернётся. Будьте уверены. Они всегда возвращаются, – заверила Лена.
– Что-то не верится, – покачала головой администратор.
– Хотите пари? – Елена протянула руку Людмиле Исааковне.
– А если выиграю? – спросила администратор.
– Двухмесячный отпуск! – предложила Лена, подуставшая от пальм и котят.
– Я не хочу в отпуск, – отдёрнула руку Людмила Исааковна.
Работа была смыслом её жизни, тут было интересней, чем в телевизоре, зачем ещё отпуск?
– Ладно. Если выиграю я, вы уберёте эту чудовищную пальму, – сказала Лена и скрылась у себя в кабинете.
Людмила Исааковна хлопнула глазами. Чудесная пальма! Она стащила её с ресепшена из-под носа охранника. Это ей стоило, между прочим. Теперь она не просто не верила, а очень надеялась, что юноша не придёт.
Через неделю ровно в 10:00 Митя Ушаков стоял на пороге.
Лена выдохнула колечко дыма в окно, и лукаво посмотрела на надувшуюся Людмилу Исааковну:
– Вам дать номер грузчиков?
Администратор впустила парня и закрыла дверь, глядя на пальму. Возвращать дерево на ресепшен она не собиралась.
Лена приветливо кивнула, как ни в чём ни бывало.
– Рада, что вы вернулись, Митя. Проходите!
Митя в нерешительности топтался в дверях.
– Я в прошлый раз вам нагрубил. Простите меня, пожалуйста.
– Принято, прощено. Да проходите же! – потянула Лена и усадила молодого человека в кресло.
– Мне сегодня приснился сон, – сказал он, по привычке спрятав руки между колен.
– Поэтому вы пришли? Из-за сна? – удивилась Лена.
– Он повторяется, он про маму. Он уже замучил меня.
Из кресла Митя смотрел на стоящую перед ним Лену снизу вверх, глаза были красными, волосы взъерошены.
– Расскажете?
– Стыдно.
– Давайте на кушетку, расскажете в потолок.
– Неудобно, как я разлягусь тут перед чужим человеком, – смутился парень.
– Падайте! Вы деньги заплатили, я врач. Чего меня стыдиться?
Спустя миг Митя вместил своё длинное тело на кушетку и заговорил.
Сон Мите Ушакову был всегда один и тот же. С самого раннего детства, сколько он себя помнил.
Тёмная птица билась в окно, требовательно, настойчиво. Она всё время меняла очертания, из легкой маленькой превращаясь в огромную и густую. Птица растекалась по всему оконному стеклу, как клей, пытаясь зацепиться когтями, желтыми, с чёрными траурными краями. Они проникали через стекло, тянулись к его горлу. Невозможно было пошевелить ни рукой, ни ногой, тело не подчинялось. Дикий ужас охватывал его, а голоса, чтобы кричать, не было. Он стремительно уменьшался до размера любимой плюшевой игрушки, теперь его легко было зацепить, когтями его подтягивали к стеклу, так что приходилось поворачивать в сторону голову, чтобы не раздавить лицо, распластанная щека, приплюснутый распахнутый глаз, он видел себя и с той стороны, и с другой. Когти крепко держали его, а тело птицы превращалось в розовую плоть, из которой вырисовывались женские груди, соски бесстыже торчали в разные стороны, дразнясь. Он больше всего на свете хотел жадно захватить их своим расплющенным ртом, но мешало стекло. Где-то сверху начинал раздаваться громкий размеренный стук клюва по стеклу, оно рассыпалось на мелкие крошки, Митя наконец с жадностью и сладострастием присасывался к груди, но потом случалось самое ужасное: подняв голову, он видел маму, и они вместе, он, мама, груди, птицы, летели в бездонный чёрный колодец.
Митя тяжело и часто дышал, дрожал всем телом. Под изумлённым взглядом Лены пациент скрутился всем телом бок, подтянул колени к груди, и обхватил себя руками, пытаясь закрыться. Лена прохладной ладонью коснулась его холодного, в испарине, лба.
– Пожалуйста, – попросил он.
– Митя, – тихо позвала она.
Парень вздрогнул, открыл глаза, очнулся, взгляд стал осмысленным. Митя резко сел, обессиленный. Первым делом он оглядел себя, как будто боялся, что забылся и сделал что-то неподобающее.
– Я вас напугал, простите.
Прокофьева была профессионалом своего дела, это было подтверждено опытом, дипломами и сертификатами, записью на месяц вперед и благодарностями пациентов, передававших её номер из рук в руки. Она вытаскивала из тяжёлых клинических депрессий и суицидов, но навык абстрагироваться от чужой боли так и не пришёл. Лена положила ладони на его свёрнутые широкие плечи, заглянула в глаза.
– Всё хорошо, – сказала она, – вы в безопасности. Это был просто сон.
Парень опёрся крупными ладонями о край кушетки и наклонился вперед, качнувшись, как будто собирался прыгнуть с края пропасти.
– Мама знала, что вас мучают кошмары?
– Я спал в проходной, конечно, знала. Я же кричал во сне, – Митя говорил, повернув голову в сторону, избегая смотреть в глаза. – Она меня насквозь видела. Откидывала одеяло, я был без трусов, простынь испачкана. Простите за эти подробности.
– За что же простите? Это были поллюции, – сказала Лена. – Это нормально.
