– Вы так боитесь близости?
Девушка резко села и посмотрела на неё, как на дуру.
– Вы меня слышали? Я целый час распиналась! Я не боюсь близости! Просто мне попадаются одни придурки! Сразу норовят целоваться, хватают за руки. Ненавижу.
– А что такого, что вас кто-то пытается взять за руку? Почему тактильный контакт вызывает у вас такую реакцию?
– Потому что все они похотливые придурки, – раздражаясь, объяснила опять девушка.
– А вы хотите чисто платонических отношений? Вы вообще, хотите отношений?
– Ясно, хочу. Мне двадцать пять, у всех на работе есть отношения. Не хочу, чтоб думали, будто я лесбиянка или что-то со мной не так.
– А если бы не думали, вы сами стали бы кого-то искать?
Девушка растерялась, и даже, кажется, рассердилась:
– Меня бесят ваши тупые вопросы, если честно, и ваша манера отвечать вопросами на вопрос. Не знаю, зачем я только пришла.
Рыжая выскочила.
Лена вышла следом в приёмную. Людмила Исааковна загрустила:
– Если в тридцать такие красотки не могут никого найти, на что же рассчитывать мне?
– Подслушивали?
– Что вы! – обиделась Людмила Исааковна. – Просто в формуляре девушка указала цель визита: проблемы в личной жизни.
– О, её беспокоит совсем другое.
– Я её вычеркиваю из расписания? – зависла ручкой Людмила Исааковна над журналом. – Или она вернётся?
– Снова пари?
– О нет, я вам верю, – охотно пошла на попятный администратор.
– А пальма-то до сих пор тут, – напомнила Лена.
– Леночка, она так удачно закрывает трещину на стене!
– Не помню никакой трещины. Вижу только, что она служит отличным собачьим тренажёром. Людмила Исааковна, – в сердцах сказала Лена, когда из тёплого ботинка вывалился щенок.
– Вот негодяи! Я их сегодня же всех пристрою, один и остался, клянусь!
Лена вышла, улыбаясь. В ботинке было тепло, в руках осталось ощущение тёплого комочка. Жалко, что у Машки была аллергия, а то бы она взяла одного, а может, и парочку.
По дороге домой Лена впервые подумала вот о чем: а почему Людмила Исааковна не берёт животных к себе домой? Надо спросить, в самом деле, пусть из своей квартиры делает приют.
А дело было в том, что никакой квартиры у Людмилы Исааковны давно не было. Она продала квартиру за долги сына, иначе бы его посадили. Взяв остатки, сын уехал в Испанию, на поиски приключений. А Людмила Исааковна устроилась консьержкой, чтобы ночевать в будке на тахте, и рассказывала всем, что работает не для денег, а для общения. В тот день, когда они случайно встретились с Леной, которая пришла в этот дом к кому-то в гости, Людмилу Исааковну уличили, и в конце дня потребовали освободить каморку. Ей было некуда идти. Лена не подозревала, что спасла Людмилу Исааковну, всегда безупречную, с причёской, в макияже, на каблуках, от жизни на улице.
Людмила Исааковна прошла мимо охранника на ресепшене, помахав ему на прощанье, дождалась, когда он отойдёт, и проскользнула в офис обратно. Развернула матрас, который днём прятала за пальмой, застелила бельём, которое стирала в прачечной для студентов, достала контейнер с едой и разделила ужин с последним щенком.
Лену ещё на площадке у лифта встретил умопомрачительный аромат запечённого мяса, она удивилась: это точно из её квартиры? Но когда на пороге встретил Мичурин в хозяйственном фартуке с корабликами, который Машка носила на уроки труда, сомнений никаких не осталось.
– Решил приготовить вам нормальный ужин, девочки, в обмен на приют, – сообщил он.
– Мичурин, а ты чего до сих пор тут? – поинтересовалась Лена.
– А мы решили, мам, – с аппетитом жуя, пояснила дочка, – сегодня вечерком в кино сходить, пятница же.
– Слушай, выглядит потрясающе, только я на пробежку, – объяснила Лена, выходя в спортивном костюме.
– Отложи, ты уже два месяца не бегала, ещё денёк подождет, – Мичурин положил ей большой кусок мяса.
Соблазн был велик, но стрелки часов приближались к половине восьмого. А сессия-пробежка с Ушаковым была назначена на восемь на набережной.
– Не могу! Оставьте кусочек! – Лена убежала.
– Нам больше достанется! – сказала дочка. У Мичурина пропал аппетит. Что это за пробежка, которую нельзя отменить? Лена никогда не славилась дисциплинированностью.
Лена бегала на месте, чтоб не замёрзнуть – было уже 20:15, а Ушакова всё ещё не прибыло.
Чёрт, она не взяла его телефон. Лену стали терзать сомнения. Что, если вчера она допустила ужасную ошибку? Что, если в ночи парень опомнился и наказал себя «за предательство» – именно так называли свои откаты и провалы жертвы родительского абьюза. Долгие годы в покорном служении родителям сделали чувство вины условным рефлексом. Лена это знала. Но почему-то вчера ей показалось, что Дима – исключительный случай. Что он сразу попал в дамки. Дамки свободы.
Спустя полчаса бега трусцой она уже звонила в старый звонок, он отозвался в квартире. За дверью стояла убийственная тишина.
Вдруг дверь позади неё открылась, выглянула бабуля лет восьмидесяти:
– Вы кто ещё такая? – проскрипела она, вглядываясь тщетно подслеповатыми глазами.
– Извините, вы соседа своего давно видели?
– Час назад с работы пришёл, я в глазок видела. А вы Митеньке кто?
– Знакомая, – ответила Лена уклончиво.
– Никогда девушки к нему не ходили, – заявила старушка.
– Я с работы, – успокоила соседку Лена.
– А, – бабка бдительная была.
Лена спохватилась:
– А у вас есть его номер?
– Нету, на что мне? Все равно еле вижу. Дверь у меня открыта: Митя за мной присматривает, до чего же хороший парень, светлая память Инне Петровне, он мне и в аптеку, и в магазин.
Лена слушала краем уха, в беспокойстве достала телефон, и набрала номер администратора.
– Людмила Исааковна, простите, срочно. Ушаков не оставлял телефон для связи?
Людмила Исааковна была в шаге от журнала. Но сказать об этом – выдать себя. Поэтому она сорвала, что журнал записи в офисе, а ключи она увезла домой.
К счастью, дверь вдруг сама открылась:
– Ну что вам ещё!
Дима был тут, собственной персоной. Заплаканный, с прилизанными волосами, в застиранной рубашонке, такой, каким Лена увидела его на первом приёме.
– Это с работы, баб Зин, – объяснился он, впустил Лену в квартиру, чтобы избежать досужих ушей соседки. Баб Зина считала себя преемницей Инны Петровны, она ей на могилке пообещала, что присмотрит за Митенькой.
