– Чемоданы до завтра в багажнике покатаешь. Говори номер и сумму, переведу, – сказала Катя водителю.
Тот не услышал. Катя только сейчас заметила, что они едут совсем в другую сторону, противоположную от клиники, не туда, куда она ему велела. Он всё слышал. И он вез её к хозяину. Катя вжалась в сиденье.
Все лучшее, что она пережила в этот месяц: безудержный шопинг, люкс номер лучшего отеля в полном распоряжении, оргазм, надежды, эйфория, что так будет теперь всегда, разом рухнули.
Она не успела даже достать ключи, как Дима распахнул дверь сам. Позади Кати открылась дверь грузового лифта – Николай поднял из машины её багаж. Сначала Дима поблагодарил Николая. Пожал ему руку, оставив в ладони конверт. Шофёр коротко склонил голову, щёлкнул каблуками и исчез в лифте.
Дима взял Катю за локоток и ввёл в квартиру. И только сейчас у неё возник вопрос: а зачем он её так срочно вызвал из отеля? Катю окатило холодной волной. Неужели шофёр ему сказал про физиотерапевта? А может, он даже знал, что жена Ушакова ходила без трусов? От Николая всего можно было ждать. От Димы тоже.
– Я слышал, ты покупала тесты? Каков результат?
Ну конечно, Николай доложил, что она была в аптеке и спросил фармацевта, что именно она там купила.
– Он что, следил за мной? – спросила Катя.
Надо возмутиться, и даже может устроить скандал. Катя осмелела в отеле, набралась манер богатых дамочек.
– Он присматривал.
«Но шофёр не знает результат», – мелькнула в голове Кати спасительная мысль.
Дима смотрел ей в глаза.
– Я пока не уверена.
– Вот как?
Дима открыл ладонь. Он дал чаевые Николаю, а тот ему все пять тестов с двумя полосками.
– Это ведь означает беременность? Если, конечно, я правильно понял инструкцию, – Дима с любопытством смотрел на Катю.
– Я не хотела тебя заранее обнадёживать, срок ещё слишком маленький, всякое может быть, – промямлила Катя, ощущая, как её щёки заливает пунцовой краской.
– Поэтому я и решил, что тебе будет лучше тут, под присмотром квалифицированных врачей. Я распоряжусь о специальной страховке в нашей клинике.
Вот так, по-деловому Дмитрий Алексеевич решил вопрос. Катя не могла сдвинуться с места, поймав своё отражение в зеркале, она увидела прежнюю Катю, жалкую переводчицу из обоссаной парадной. Её взяли в чистый богатый дом, потому что она свиноматка, несушка золотого яйца. Никакой радости от нового состояния Катя не ощущала.
А Дима явно был доволен собой. В глубине души он боялся, что после той позорной операции бесплоден. О нет. Он полноценный мужик.
– Хорошо провела время?
– Да, – вяло сказала Катя. – Я неважно себя чувствую.
– Наверное, укачало. Ступай, ложись. Ты должна беречь себя.
Дима поцеловал её в лоб.
– Теперь это твоя главная обязанность, – добавил он.
Лена вернулась домой без сил. День был слишком длинным, начался в три часа ночи, а сейчас была уже почти полночь. Лена должна была вывести из квартиры Мичурина его личные вещи. Каждая рубашка, которую она снимала и складывала, отдавалась болью. Свитера, которые хранили аромат его тела, его туалетной воды. Его единственный выходной костюм, надетый на выпускной и на свадьбу Ушакова. Он должен был надеть этот костюм на их роспись в ЗАГСе. Лена сама испугалась этой мысли: почему должен был, наденет, непременно наденет. А вещи он любом случае он перевёз бы к Лене. Так что нет никакой драмы. Никакой драмы. Адвокат работает над этим, адвокат дал оптимистичный прогноз.
Выгрузив дома вещи Мичурина, Лена набрала Машке. После вчерашнего истеричного звонка Машка больше не звонила сама и не отвечала на её звонки. Вдруг телефон зазвонил, прямо в руках. Лена схватила трубку, не глядя.
– Машка!
Но это звонила Людмила Исааковна.
Умер Николсон.
Нет, этот худший день не кончится никогда. Вместо слов соболезнования, Лена вдруг сказала:
– Мой Мичурин насмерть сбил человека, и Машка не хочет больше меня слышать.
Спустя полчаса Людмила Исааковна была у неё. Они обнялись и плакали до утра.
Новость о наезде на мигранта, который погиб в день, когда прооперировали его маленькую дочурку, попала во все СМИ. Лена не смотрела телевизор, не читала с утра газет. Когда Лена с утра вышла проводить Людмилу Исааковну к такси, соседки с детьми у подъезда, когда она поздоровалась с ними, демонстративно отвернулись.
– Это её ухажёр, – долетел ей в спину злобный шепоток.
Ухажёр – это Мичурин, поняла Лена. Она никогда не была своей в этом доме, той, к кому запросто можно забежать за солью или посплетничать, но общественный бойкот не прибавил ей настроения. Собственные чувства по этому поводу беспокоили её мало. А вот внимание общественности могло повлиять на решение присяжных. Адвокат сказал, что присяжные – это хорошо. Но теперь это могло сыграть в обратную сторону. Фотографии живого Рафика с маленькой дочерью на руках, у которой торчала из носа кислородная трубка, обошла все СМИ. Насчет искреннего участия к судьбе мигранта, каких погибало сотни в год на стройках, дорогах, подпольных цехах, Лена не заблуждалась. Без больной дочки, выжимавшей из зрителя эмоции, никто бы не обратил внимание на ДТП. Но фото Рафика с дочкой хорошо продавалось.
Дима пробежал с утра новости на рабочем экране.
– Чёрт, вот бедняга.
Он увидел хирурга Мичурина, которого показывали после семейного фото Рафика. В кабинет заглянула Юленька.
– Дмитрий Алексеевич, Савельев к вам.
– Пусти.
Вошёл Савельев. Вдобавок к служебной бэхе с водителем он получил конверт и личную секретаршу.
Савельев, конечно, поблагодарил, но, когда вернулся в свой кабинет, пересчитал деньги. Сумма там была немаленькая, но Савельев явно продешевил. Он тоже увидел утренние новости. Савельев был не дурак, он свёл концы с концами. Труд его явно заслуживал куда большего гонорара.
Посудите сами. Кто нашёл этого несчастного, который готов был продать почку, чтобы спасти дочку? Он, Савельев. Кто придумал схему для перевода денег так, чтобы нельзя было найти благодетеля? Тоже он.
Сначала Савельев был уверен, что это тупо откат кому-то под видом благотворительности, но деньги шли адресно больной девочке на операцию в фонд помощи. Может, этот странный Ушаков в самом деле решил осчастливить кого-то? Может, он тайный верующий, или что-то в таком духе. Савельева это не касалось.
Но потом, когда анонимный благотворитель велел ему организовать встречу тет-а тет с этим Рафиком, Савельев заподозрил неладное. Смысл был засекречивать, от кого перевод, если Ушаков решил лично встретиться с Рафиком один на один? Не проще ли было просто передать деньги из рук в руки? Или карточкой. Да ещё и встречу сторон надо было устроить не в привычной среде обитания мецената, а тот сам, Гора, пошёл к этому Магомеду. Или как его там, Рафик. Он сообщил ему, что тот должен явиться в «Чайхону» на крайней станции ветки, где селились одни мигранты и местные туда даже не совались. Зачем это понадобилось чистюле Ушакову? Савельев не раз замечал, как тот тщательно моет руки после каждого контакта и не терпит ни пылинки в своём кабинете.
