– Украл, – нахмурился старший. – Давно, еще когда только работать начал. Женщина сушила белье на участке, он не удержался, взял платок. Она вроде бы не заметила пропажи, по крайней мере никому не жаловалась. Жениться ему надо, – добавил Саша и сурово взглянул на младшего.
– То есть женщина ему нравилась, и он взял платок на память.
– Украл, – отрезал брат. – Дурак. Из-за этого платка ему и досталось. Не из-за платка, конечно, из-за глупости. Он должен был работать, а не воровать. Теперь будет знать.
– А что за история с курткой?
– Потерял. Боялся сказать. В своей куртке ходил. Рабочую куртку нашли за забором, всю в крови. Кровь той женщины…
– Вам надо рассказать следователю об этой машине, – вздохнула я.
– Он не пойдет. Боится. Я тоже не пойду. Я машину не видел. Была машина, не было машины… если номер не помнишь, какой от этого толк? Он хочет помочь, – добавил старший тихо, – но боится. Сюда идти не хотел. Еле уговорил.
– Ему нравилась женщина, и он за ней наблюдал, – заговорил Берсеньев. – Наверняка видел, приезжал ли к ней кто-то в отсутствие мужа? Женщины, мужчины…
– Женщины были, да. Но редко. Она часто утром сама уезжала. Всегда ему рукой махнет, если мимо едет… Мужчин не видел никогда. Она была хорошей женой. И веселой. Часто пела.
У Берсеньева вопросов больше не нашлось, у меня тоже. Братья допили чай и вскоре простились с нами.
– Как тебе удалось их разговорить? – спросила я Берсеньева.
– Обратился к президенту Соединенных Штатов.
– К Франклину?
– Точно. Стодолларовые банкноты способны творить чудеса.
– Думаешь, в машине был убийца? – еще немного поразмышляв, сказала я.
– Вероятно, – ответил он и зевнул. – По времени – подходяще.
– Предположим, первый раз он приехал разведать обстановку. Но кому могла мешать женщина вроде Одинцовой? Или дело все-таки в ее муже и это происки конкурентов? Но с какой стати тогда убивать Веру? Что она могла знать об этих людях, если живет в другом городе и появлялась здесь, по словам Одинцова, всего несколько раз.
– Вопрос: что она успела увидеть за это время? – пожал плечами Берсеньев.
– Что увидеть?
– Надеюсь, ты не ждешь, что я отвечу прямо сейчас? Не вешай нос, у нас все-таки кое-что появилось: «Жигули»-«шестерка» белого цвета… Я думал, их в природе уже не существует, а киллер-то наш оригинал… если конкуренты не подрядили какого-нибудь вояку, сто лет назад уволенного за пьянство.
– Ты сомневаешься, что это киллер?
– Сомневаюсь. Если он намеревался свалить убийство на мужа, сделал это весьма неумело.
– А как надо было? – насторожилась я.
– Решишь кого-нибудь грохнуть, научу, – с серьезным видом заявил Сергей Львович, но тут же усмехнулся и покачал головой: – Кстати, ночью Димка поведал мне твою историю.
– Представляю, – хмыкнула я.
– Кое-что я уже знал, об остальном догадывался.
– Димка идиот. Вбил себе в голову, что Стас был моим любовником и убил моего мужа – его отца.
– А Стас не был твоим любовником? – поднял Берсеньев брови.
– Иди ты к черту.
– Мне нет дела до того, кто кого убил и за что, – развел руками Берсеньев. – Просто многое стало понятно. Если верить Димке, Стас рванул отсюда не с пустыми руками, оставив тебя здесь кашу расхлебывать. Думаю, ты бы охотно простила ему это, ну, бросил тебя, променяв на миллион долларов… Там ведь был миллион? Но убийство мужа ты ни ему, ни себе простить не можешь.
– К твоему сведению, мой муж, второй по счету, отсидел за убийство Димкиного отца.
– И это тоже не дает тебе покоя. Прибавь сюда трагическую кончину жены Стаса, в которой ты тоже винишь себя, и становится понятно, чего тебя так плющит. Да, Стасику придется нелегко…
– Уверена, он прекрасно себя чувствует. И вообще… какого черта ты не оставил меня лежать в сугробе? Домой я бы и без тебя добралась.
– Сомневаюсь. А причина моего к тебе душевного расположения и для меня загадка. Старею, наверное. Становлюсь сентиментальным…
– Еще этого дурака нелегкая принесла, – поморщилась я, вспомнив Димкины слова о ежике.
– Он в тебя влюблен, – хмыкнул Сергей Львович. – Хотя, может, сам об этом не догадывается. Вот и мечется, не зная, как поступить. Стаса он поклялся пристрелить, но, подозреваю, делать это ему уже не хочется, потому что ты, ясное дело, такого не простишь, следовательно, не видать ему тебя как своих ушей. Нарушить данное слово парню вроде Ломакина нелегко, но он бы и это пережил. При одном условии: Стасу ты не достанешься.
– Это он тебе поведал?
– Сам догадался. Я вообще-то сообразительный. Да и грех не догадаться, история-то банальная. И нет ничего нового под солнцем, – скорбно процитировал он. – В общем, Димку очень беспокоит развитие ваших отношений. Думаю, вчера он прибежал, чтобы разведать обстановку: знаешь ли ты, что Стас в городе, и…
– Стас в городе? – резко спросила я. В ребрах что-то судорожно затрепыхалось, точно огромная птица рвалась наружу.
– Водички принести? – заботливо спросил Берсеньев. – Значит, ты не знала, – кивнул он. – Димку бы это порадовало.
– Заткнись. Стас в городе?
– В какой последовательности я должен действовать: заткнуться или сначала ответить, а заткнуться уже потом?
– Когда он приехал? – помолчав, спросила я.
– Да уже недели две…
– Вот как… – Я облизнула губы.
– Хватим по стакашке? Авось полегчает… Прелесть моя, тебе уже давно пора определиться. Вроде ты и Стаса, и свою любовь к нему на два метра вглубь закопала и памятник поставила. Но ты ведь этот памятник слезами обливаешь, каждый день таскаясь к нему с цветами. Где логика, спрашиваю я? Впрочем, вопрос не по адресу. Какая логика, если ты дите неразумное.
– Развелось, блин, умников… ты бы свои проблемы решал.
– Мои проблемы от меня никуда не убегут…
– Он приехал из-за наследства, а вовсе не из-за меня… – Вот уж нашла с кем умными мыслями делиться.
– Ага, – кивнул Берсеньев. – Наследство у него впечатляющее, пригляда требует, кто-то должен встать у руля… Но, сдается мне, тянет его сюда по другой причине. И зовут причину Фенька. Случаем, не знаешь такую?
– Отстань ты от меня…
– Я вел себя образцово и о Стасе помалкивал. Пока Димка не нарисовался.
– Все равно помолчи…
– Ладно. Расследование тебя еще интересует или все мысли теперь о любимом Стасе?
– Пойду-ка я домой, всем привет, и до следующих праздников. – Я поднялась и направилась к двери, слыша, как Берсеньев посмеивается мне вслед.
