– Уверена, что офис он не покидал?
– В здании три двери, а я одна. Машина точно на месте.
– Я и не рассчитывал, что от тебя будет толк, – осчастливил Берсеньев. – Но было бы куда хуже, если б ты со мной потащилась.
– А ты где? – насторожилась я.
– Где, где, в лесу. Дятла изображаю.
– Уверена, тебе это блестяще удается.
Он хмыкнул и милостиво предложил:
– Отправляйся домой, будем считать твою миссию законченной.
– Как домой? Я что же, зря полдня здесь сидела?
– Ну, если хочешь, еще посиди. Я не против.
Берсеньев засмеялся и дал отбой, а я принялась чертыхаться. Скорее из упрямства проторчала возле офиса еще два часа и наконец увидела Одинцова в компании мужчины с пышными усами. Стоя возле машины Геннадия Владимировича, они немного поговорили, затем простились, усатый бодро зашагал по переулку, а Одинцов уехал. Я, само собой, последовала за ним. Его сегодняшний маршрут мало чем отличался от вчерашнего, правда, в супермаркет он не заезжал, сразу проследовал к Ольге Валерьяновне. Пробыл у нее чуть больше часа и отправился домой. Когда он свернул во двор дома, где жил его брат, уже стемнело.
День можно смело считать потерянным. Злясь на себя, Берсеньева и весь белый свет, я поехала на работу, в основном потому, что не знала, куда еще податься.
Девчонки ехидно ухмылялись, наблюдая за тем, как я устраиваюсь за столом, и выразительно поглядывали на часы, висевшие в приемной.
– Меня задержало дело государственной важности, – сообщила я, чтобы они не очень напрягались.
Дверь кабинета открылась, и Агата Константиновна поприветствовала меня радостным воплем:
– О, ты снова с нами! У тебя одна труба лопнула или сразу все?
– Одна, но мороки от этого не меньше.
– Я думала, в родном ЖЭКе тебя ценят и поспешат на выручку. Кстати, если так пойдет дальше, ты очень скоро вновь вольешься в их дружный коллектив.
– Намекаешь, что из твоих помощников я опять переквалифицируюсь в дворники?
– Надо ли говорить, что эта работа куда больше подходит твоему образу жизни? – съязвила Агатка, вздохнула и добавила куда спокойнее: – Ладно, явилась, и слава богу.
Вскоре девчонки закончили трудовую вахту, сестрица тоже домой засобиралась.
– Ты здесь ночевать решила? – поинтересовалась она, проходя мимо. – Может, не стоит идти на такие жертвы?
– На тебя не угодишь…
– Угодить мне просто, – вздохнула она. – Главное, чтоб я не чувствовала себя сидящей голым задом на кактусе. Но с такой сестрицей об этом можно лишь мечтать. Не хочешь поведать, что у тебя опять стряслось?
– Ничего такого, что могло бы потребовать сестринского участия.
Агатка пододвинула стул к моему столу, устроилась на нем, закинув ногу на ногу, и спросила:
– Стаса видела? – В голосе напряжение, которое она безуспешно пыталась скрыть.
– Видела, – кивнула я. – Предваряя дальнейшие вопросы, спешу сообщить, здесь он появился не для того, чтоб я ему глаза мозолила. Он занят наследством и строит планы по его скорейшему увеличению. Ты не поверишь, но он нашел себя в бизнесе.
– Очень смешно, – сказала Агатка.
– Только не мне, если честно. На личную жизнь у него нет времени.
– И я должна в это поверить?
– Я-то поверила, – пожала я плечами.
– И что теперь?
– Можно утопиться, но я терпеть не могу холодную воду. Все нормально, Агата, – вздохнула я. – Честно. Ты же знаешь, самое скверное, когда надежда в тебе еще теплится, а когда ее нет, поневоле начнешь приспосабливаться.
– Ладно, потопали, – сказала она, поднимаясь. – Хорош из себя Жанну д'Арк строить. У меня через час встреча, потом можем заглянуть куда-нибудь в познавательных целях.
– Ты б лучше к родителям заглянула. Надоело мне за двоих отдуваться.
– Понятно. Будет тошно, звони, так и быть, примчусь на помощь. – Она перегнулась через стол и меня поцеловала. – Мужики в жизни не главное.
– А что главное, ты придумать успела?
– Пока нет, но я над этим работаю.
Она ушла, а я, посидев в тишине, взглянула на бумаги, сгребла их в папку и сунула в стол. Жанны д'Арк из меня сегодня точно не вышло.
В квартире было темно, но из-под двери ванной пробивалась узкая полоска света, я услышала шум воды, кто-то включил душ. Подошла и грохнула кулаком по двери.
– Эй, кто там? – позвала громко. «Надо прекращать бросать ключ под ковриком», – в который раз решила я. Никогда не знаешь, кто заберется в твою ванную.
– Фенька, это ты? – проорал в ответ Берсеньев, выключив воду.
– Ага. А это моя ванная. Непонятно только, что ты там делаешь.
– Горячий душ – лучшее средство от простуды. Замерз сегодня в этом чертовом лесу. Моя красотка секретарша так и пышет жаром последнее время, но даже рядом с ней я не смог отогреться.
– Ты и с секретаршей спишь?
– Не сплю. В основном из вредности. Терпеть не могу, когда меня соблазняют. Сам охоч до этого дела. Заходи, потрешь мне спинку.
– Если только ежовой рукавицей.
Я прошла в кухню, включила свет и немного постояла возле окна, ожидая, когда закипит вода в чайнике.
Вскоре на кухне появился Берсеньев в Дуськином халате, устроился за столом, двумя руками отбросил со лба мокрые волосы и мне подмигнул. Очки он не надел, взгляд его серых глаз был холодным до жути, и возникло ощущение, что этот Берсеньев к тому, что успел стать привычным, никакого отношения не имеет.
– В твоей роскошной квартире помыться негде? – спросила я, заваривая чай и торопясь прогнать прочь неприятное чувство, вдруг возникшее от созерцания его рожи. «А ведь я с огнем играю, – думала я. – Сколько бы он ни скалил зубы, болтая, что я дорогое ему существо, а шею мне свернет, глазом не моргнув. Жизнь для него игра, по крайней мере чужая жизнь, и он любым легко пожертвует, точно шахматной фигурой…»
– До своей квартиры я так и не дошел, к тебе спешил, моя радость, – сказал Берсеньев, принимая из моих рук чашку чая. – А мед есть?
– Только шоколад.
– Я его терпеть не могу, пора бы уже знать о моих пристрастиях.
– Ты ко мне прямо из леса? – шаря в шкафу в поисках меда, задала я очередной вопрос.
– Нет, пришлось заглянуть на работу, хоть она и не волк, но пригляда требует.
– Судя по трепу, в лесу ты просидел напрасно.
– Ничего подобного. Просидел с большой пользой для общего дела.
Берсеньев нацепил очки, а я вздохнула с облегчением: образ зубоскала с претензией на чувство юмора удавался ему мастерски и мне нравился куда больше волчьей натуры, что рвалась наружу из его глаз.
