Князь спешился и огляделся вокруг. Вся поляна была усеяна трупами. Когда он решил, что, кроме него, в живых никого не осталось, то вдруг услышал стон. Это стонал юный воин.
Князь подозвал Кудряша, поднял юношу на руки и перекинул его поперек крупа коня. Потом взял повод и повел Кудряша по льду в лес на другом берегу реки.
В глухом лесу, в избушке из необтесанных грубых бревен, стены которой были завешаны пучками сухих трав и кореньев, у окна сидел старец. Лампада на столе мерцала слабым колышущимся светом.
Дверь избушки с грохотом распахнулась. На пороге стоял князь Олекса с окровавленным воином на руках. Ввалившись в избу, он грозно спросил:
– Ты будешь травник? – Оглядев убогое нутро избушки, подошел к лежанке и опустил воина на лохматую медвежью шкуру. – Спаси его!
Старик подошел к раненому, пощупал за руку, заглянул в дырку кольчуги, сдавил, придержав кровь. Потом взглянул на Олексу и скорбно покачал головой:
– Помрет… Не смогу.
– Вари свои зелья! – Олекса вытащил меч.
Старик-травник развязал ремни и трясущимися руками стянул с головы воина кожаный шлем. Но, как только шлем упал на лежанку, из-под него шелковой змеей выпросталась
[1] русая девичья коса.
Глава 2
Злой рок судьбы
Наше время
Холодным октябрьским вечером на территорию пансионата «Рыбачий» въехала автоколонна, состоявшая из фургона, легковых автомобилей и зашторенного автобуса с надписью «Мосфильм».
Пансионат «Рыбачий», как и обещало название, располагался на берегу прекрасного озера, одного из тех малых озер, которые рассыпались вблизи Селигера. Два десятка деревянных домов, пляж и небольшая столовая с крытым мангалом. В летний сезон здесь было полно отдыхающих, однако к концу сентября большая часть гостей разъезжалась, высвобождая пансионатские дома.
Автомобильная колонна остановилась у ближайшего дома, возле которого стояла темноволосая женщина и зябко куталась в платок.
Из легковой машины выскочил маленький толстяк и, перескочив через лужу, крикнул:
– Здравствуйте! Мы с вами говорили по телефону!
– Иван Иванович Пилютик? Помощник режиссера? – Женщина приветливо улыбнулась. – Мы ждем вас. Но где же Надежда Ефимовна?
Пилютик обернулся к машине и распахнул заднюю дверцу. Оттуда тяжело вылезла женщина лет шестидесяти, одетая в русский сарафан и платок поверх вышитого повойника
[2]. Иван Иванович услужливо накинул на ее плечи тулуп.
– Знакомьтесь, Надежда Ефимовна Бирюкова, народная артистка России. А это Елизавета Петровна, директор пансионата, – представил он женщин друг другу.
Елизавета Петровна улыбнулась и спустилась с крыльца:
– Рада знакомству!
– Взаимно, – ответила Бирюкова. Она выглядела утомленной.
– Как доехали? – заботливо поинтересовалась директриса, было заметно, что ей льстит это знакомство.
Актриса же, напротив, была не расположена к разговорам:
– Мне нужно в ванную.
– Прошу, в доме все приготовлено. – Елизавета Петровна отступила и указала на дверь. – Ваша комната – первая справа.
– Что значит комната? – Поднявшись на крыльцо, Бирюкова остановилась. – Мне обещали отдельный номер.
– У нас нет номеров. У нас избы. Ваша – десятая.
– Куда ты меня привез? – Бирюкова сердито развернулась к Пилютику.
– На сто километров вокруг нет ни одного приличного отеля, – ответил помощник режиссера. – Это лучший вариант.
– Тогда едем в Москву!
– До Москвы – пять часов пути. Не вы ли торопили меня?
– Черт с тобой! – сказала народная артистка и вошла в дом.
Елизавета Петровна вопросительно взглянула на Пилютика. Он объяснил:
– Представьте: последний съемочный день в экспедиции. Режимные
[3] съемки в лесу, и вдруг гаснет свет. Виктор Карлович, режиссер фильма, кричит на бригадира осветителей, тот бежит к инженеру, инженер – к «лихтвагену»
[4]. Далее – бесконечно длинная пауза. Вы не представляете, что мне пришлось пережить за эти сорок минут! Актеры – склочный народец, набились в костюмерный автобус, бранятся. Водитель включил печку, а та возьми да сломайся. Сорок минут в темноте, в холоде, посреди леса. Кому-то может показаться, что это не так уж и долго. Но для меня эти сорок минут длились целую вечность.
– Вам нужно было просто уехать.
Пилютик грустно скривился:
– Мы должны были вернуться сегодня в Москву. Если бы не последняя сцена, которую не успели доснять. Три минуты экранного времени. – Он глубоко вздохнул. – Злой рок судьбы!
– Надо же…
– В конце концов инженер объявил о неисправности генератора. Режиссер крикнул: «Сделай хоть что-нибудь!» Но инженер только руками развел. Здесь, говорит, нужен сложный ремонт.
– И что же вы?
– Дело не во мне… Съемки, естественно, свернули. Статисты в гриме и костюмах мерзнут в автобусе. Народная артистка Бирюкова, пара заслуженных и главная героиня – ждут в автомобилях. Ни переодеться, ни, пардон, в туалет…
– Теперь понимаю. – Елизавета Петровна опустила глаза. – В таком случае мы должны поспешить. Сколько у вас людей?
– Вместе с техперсоналом – шестнадцать. Из них трое женщин.
– Что же вы сразу не сказали? – всплеснула руками директриса. – Я-то думала, что из женщин только Бирюкова.
– Народная любимица. При упоминании ее имени посторонние люди всегда принимают нужные решения.
– Мы в любом случае разместим ваших людей. Где остальные дамы?
– Прошу! – Пилютик открыл заднюю дверцу.
Из салона автомобиля показалась нога в мягком коричневом сапоге, перехваченном у щиколотки тонким ремнем. После чего на землю опустилась вторая нога, и наконец появилась высокая стройная женщина. Помимо сапог, на ней были кожаные штаны и подбитая мехом кацавейка. На голове – кожаный шлем.
Пилютик закашлялся и галантно ее представил:
– Лионелла Баландовская.
Елизавета Петровна заулыбалась:
– Как же, как же! «Останься, если любишь», «Вверх по течению», «Красивая девочка»…
– Знаете мою фильмографию? – удивилась Лионелла.
