– Думаю, выход есть. Нужно думать.
– Это не ответ.
– Ты хочешь разом получить ответы на все вопросы?
– Только на один: как спасти свою задницу.
– Жизнь подскажет, – заметила Лионелла.
– Подобная философия меня не спасет.
– Тебе нужно пересидеть какое-то время. А там будет видно.
– И все-таки зря мы поехали…
– Давай повернем обратно.
– Нет! – зло выкрикнул Стрешнев. – Никогда себе не прощу, если не снимусь в этом фильме.
– Я говорю о том же. И кстати, – она сделала паузу, – будь любезен – злись только на себя. Так будет логичнее.
– Прости, – виновато проговорил Максим. – Ты не думай… Я очень благодарен и тебе, и Кириллу. А почему Ольшанский зовет тебя Машкой?
– Не догадываешься?
– В прошлом вас что-то связывало.
– Дело не в этом. Лионелла Баландовская – псевдоним, но со временем он стал моим именем.
– При рождении тебя назвали Марией?
– Именно так написано в моем свидетельстве о рождении.
– Не знаешь, когда хоронят Бирюкову? – неожиданно спросил Стрешнев.
Лионелла покачала головой:
– Не знаю. И пожалуй, на похороны я не пойду.
– Вроде нехорошо…
– Знаешь, о чем я сейчас думаю?… – И, не дожидаясь ответа, Лионелла продолжила: – Муж Бирюковой нашел в ее комнате томик Шекспира, в нем была записка. Сначала я подумала, что записка адресована Бирюковой, но вчера увидела ее почерк и поняла, что записку написала она. Кому? Вот вопрос!
– Жду в своей комнате, когда приедем в гостиницу… Это важно… – тихо сказал Стрешнев.
– Что? – Лионелла резко обернулась.
Он прикрикнул:
– Смотри на дорогу!
Она перевела взгляд на дорогу, но при этом с силой вцепилась в руль:
– Что это значит?!
– Тихо…
– Что это значит? – овладев собой, повторила Лионелла.
– Только то, что записку Бирюкова писала мне. Сунула в руки еще в лесу, после окончания съемок, когда садилась в машину.
– Вас что-то связывает?
– Ей было шестьдесят, – напомнил Максим.
– И все-таки?
– Три последних фильма. По какой-то случайности мы оба в них снимались.
– Значит, только профессиональная дружба?
– Возможно, доверие. Бирюкова сказала, что ей страшно.
– Раньше или в тот самый день?
– Во время съемок в лесу.
– Что-нибудь объяснила?
– Нет. Нам помешал Комиссаров. Он словно нарочно отвел ее в сторону.
– Нарочно? – удивилась Лионелла.
– По крайней мере, мне так показалось. После чего, уже садясь в машину, Надежда Ефимовна сунула мне записку.
– Прости, Максим, но я должна спросить…
– Спрашивай.
– Как эта записка оказалась в книге?
– Ты не поверишь… Я сам ее туда положил.
– Зачем?
– От нечего делать. Пока ждал, вертел томик в руках.
– Значит…
– Когда ты заглянула в комнату Бирюковой…
– Ты встал за штору, – трагическим шепотом закончила Лионелла. – Ее убил ты?
– Останови машину! – Максим схватился за ручку двери.
– Брось…
– Останови, или я выпрыгну!
– Прошу тебя, давай разберемся! – На всякий случай Лионелла сбросила скорость. – Это был всего лишь вопрос.
– Я не убивал! Дураком был, что поперся к старухе ночью!
– То есть ты пришел…
– Но Бирюковой в комнате не было. Дверь открыта, я вошел в комнату, взял в руки книгу… В общем, решил дождаться. Когда ты постучала, я спрятался за штору.
– Зачем?
– Не хотел, чтобы говорили, что между мной и Бирюковой что-нибудь есть.
– Как же ты понял, что в дверь стучу я?
– Никак. Ты потом сама всем рассказывала.
– И ты сразу ушел?
– Был очень рад, что унес ноги.
– Больше ничего?
– Что же еще? Утром мы с тобой нашли ее мертвой.
– Почему Бирюкова написала про гостиницу?
– Если ты помнишь, никто из нас не знал, куда нас везут. Она была в полной уверенности, что ночевать будем в гостинице.
– Да-да… – Лионелла замолчала, потом сказала мягко, с долей иронии: – Тебе не приходило в голову, что Бирюкова все наврала?
– Хочешь сказать…
– Ты ей нравился. Я много раз замечала, как она на тебя смотрит.
– Да ну! Шестидесятилетняя тетка?
– Это тебе кажется, что в шестьдесят лет жизнь закончилась. Она так не думала.
– Даже говорить об этом не хочу!
– Вот и не говори. Просто имей в виду. Похоже, втянула тебя Надежда Ефимовна в плохую историю.
– Зачем же она ушла, если так захотела меня?
– Большой вопрос… А книжка, получается, не твоя?
– Шекспир? – Максим помотал головой. – Нет, не моя. Она валялась в комнате.
– Ясно, – сказала Лионелла и притормозила. – Мы подъезжаем…
– Что мне делать?
– Просто пригнись.
Автомобиль въехал на территорию «Мосфильма» и свернул к нужному павильону. Стрешнев вышел из салона в надвинутой на лицо шляпе и пальто, которое принадлежало Ольшанскому.
Виктор Карлович Комиссаров встретил его объятиями и, ни о чем не расспрашивая, отправил на грим.
Лионелла переоделась в костюм и тоже пошла к гримерам. Спустя час оба актера прошли к декорациям, каждый смотрел в сценарий, вспоминая роль.
– Внимание! Повторим мизансцену! – крикнул Комиссаров. Он был в приподнятом настроении. – Бронеслав приводит Варвару, – режиссер встал напротив кинокамеры. – Вот здесь эта точка! Потом кидает ее в ноги князя Олексы! – Он взглянул на Лионеллу. – Вы падаете, но так, чтобы было видно лицо. Ты! – Комиссаров указал на Максима. – Сразу узнаешь ее, вполуха слушаешь Бронеслава. В голове только одно: нашлась! – Он ретировался за камеру и сел на свой стул. – По местам! Приготовились! Мотор!
Артист, исполнявший роль Бронеслава, швырнул Лионеллу под ноги князю, она подняла лицо и вдруг услышала:
– Стоп!
По растерянному взгляду режиссера Лионелла поняла, что крикнул не он. Приставив козырьком руку к глазам, сквозь свет софитов она вгляделась в темноту и увидела малорослую корявую фигуру Лосева. Он и теперь был в своей кожанке с неизменной борсеткой под мышкой.
