– И что дальше?
– Дальше… ничего. Дальше помню, что ты меня трясешь и орешь.
Меркурьев помолчал, вспоминая.
– На площадке не было ни бревна, ни камня. Я точно тебе говорю! Там даже птичьего помета почему-то нет! Ты что, упала на ровном месте?
– Да не на ровном! Я споткнулась!..
– Обо что?
– Я не помню! Что-то на полу валялось!
– Обо что ты ударилась?
Мура попила из кружки, сосредоточенно скосив глаза, потом сказала:
– Вася, я не знаю. Наверное, об этот, парапет! Обо что я еще могла удариться?
– Вот этого я не знаю, – произнес Меркурьев язвительно. – Обо что угодно! Об острые грани Вселенной или о край временного континуума!..
– Я понимаю, что ты мне не веришь.
– Верю! – воскликнул Меркурьев. – Каждому слову!.. Голова сильно болит?
Мура потрогала голову, сначала с одной стороны, потом с другой и призналась:
– Не очень. Так, просто побаливает.
Они помолчали.
Василий Васильевич взял богдыхана и стал приставлять ему фарфоровую голову. Она, ясное дело, не держалась, Меркурьев ее ловил и приставлял опять.
Мура посматривала на его руки, потом сказала:
– Не трогал бы ты его.
– А что такое? – моментально взъярился Василий Васильевич. – Возмущаются энергетические поля потусторонних сил?
– Не знаю, – сказала она. – Мне не нравится, что ты его трогаешь.
– У меня два вопроса. Первый: откуда ты знала, что за маяком мертвое тело? Когда мы первый раз к маяку забрались, ты точно знала, что там труп. Откуда?.. Ты что, его уже видела?
– Видела, – призналась Мура, – но не глазами.
– А-а.
– Вася, послушай. – Она поднялась и даже руки сложила, словно умоляя. – Ты просто послушай, не сердись. Иногда я вижу, что будет. Я не думаю об этом, не фантазирую, просто откуда-то знаю – сейчас мы повернем за угол, и там будет мертвый человек. И вижу картинку. Мы поворачиваем, и все в точности так, как я видела только что. Это давно началось, я еще маленькая была!
– Ты была маленькая и все время видела мертвых людей? Тебе лечиться нужно. Солнечные ванны, физкультура, электрофорез.
– Не людей!.. Вернее, не только людей! Я вижу события или картинки. Ну, как это объяснить-то!.. Папа собирался в командировку, а я точно знала, что он не полетит. Я ему даже говорила: пап, ты не полетишь! Они с мамой надо мной смеялись. Он уехал в аэропорт и через три часа вернулся – забыл паспорт, в самолет его не пустили. Они потом допытывались, думали, что это я паспорт спрятала! Папа никогда ничего не забывает, а тут вдруг забыл!..
– А ты не прятала? – уточнил Меркурьев.
– Вася, мне было шесть лет! Я понятия не имела, что такое паспорт и где он лежит!.. Но я видела, как открывается дверь, входит папа и мы садимся ужинать. И никакой командировки!
Василий Васильевич вздохнул и опять принялся за богдыхана.
– Хорошо, допустим, – сказал он наконец. – Допустим, у тебя развита интуиция, хотя я ни в какую интуицию не верю, чушь это все. Ну ладно. Тогда второй вопрос: зачем ты полезла на маяк? Что ты хотела там найти? Или спрятать?
Тут Мура сказала нечто такое, что заставило Василия Васильевича уставиться на нее в изумлении.
– Я хотела найти фонарь, – призналась она.
– Ты даешь.
– У него должен был быть фонарь! – продолжала она с жаром. – Ты представь себе – ночь, да еще, по-моему, пасмурно было, облака, луны нет. По «променаду» вдоль моря он дошел, от моря всегда немного светлее. А внутри непроглядная тьма. И лестница!..
– Лестница, – согласился Меркурьев. – Еще какая!
– Он не мог подняться без фонаря, а фонарь не нашли.
– Его и не искали.
– Вот именно. Я пошла искать фонарь.
– Нашла?
Вместо ответа Мура побежала к двери, схватила с пола мокрую белую торбу – парусиновый мешок на длинном ремне, – покопалась в ней и выудила черную штуковину.
– Вот он. Валялся на самом верху. Я, как только забралась на площадку, сразу его увидела.
Меркурьев взял фонарь и осмотрел его со всех сторон. Включил и выключил.
Обыкновенный дорожный фонарь – довольно тяжелый, такой в карман не положишь, с мощным направленным лучом. Если повернуть линзу, луч становится рассеянным, широким.
Василий Васильевич раскрутил донышко и посмотрел, сколько там батареек. Их было четыре штуки, четыре увесистых «бочонка».
– Покойник где-то его взял. Или здесь, в доме, или привез с собой.
– А если он привез его с собой, значит, собирался на маяк, – подхватил Василий Васильевич. – То есть ничего его не понесло по пьяной лавочке геройствовать.
– Из машины тоже не мог взять, – продолжала Мура. – Машина-то уехала!..
И они посмотрели друг на друга.
– Нужно спросить Захарыча, не давал ли он Ванюшке фонарь, – сказал Меркурьев. – Хотя можно и не спрашивать. Понятно, что не давал. А если давал, не признается.
– Но ты понимаешь, да, Вась? Ванюшка ехал сюда и знал, что пойдет на маяк. Его туда кто-то вызвал.
– Кто?
Она пожала плечами.
– Зачем?
Она опять пожала плечами.
– А твоя знаменитая интуиция что нам говорит?
– Ничего не говорит. Молчит.
– Значит, грош ей цена, – с удовольствием подытожил он.
Ему очень хотелось перевести все в нормальную, земную систему координат. Труп настоящий. Вот фонарь, вполне материальная штука. Пропавший изумруд – реальное событие.
Никаких видений, никаких озарений. Потусторонних сил тоже никаких!..
– Как ты думаешь, – спросил он, – смерть Ванюшки как-то связана с похищением изумруда?
– Не знаю, – ответила Мура. – Вася, не надо говорить про изумруд. Пожалуйста.
– Что такое?!
– Ничего, ничего, – заторопилась она. – Просто это… совсем другая история. Я не могу тебе ее рассказать.
– А кто может?
– Только хозяйка камня, больше никто.
– Значит, я спрошу ее.
– Вот и спроси.
– И спрошу!..
Василий Васильевич отправился разыскивать Кристину.
И не нашел. Девчонку с утра никто не видел, она исчезла бесследно.
Спал Меркурьев плохо.
Он проснулся среди ночи от грохота бури за окном. Море ревело, и казалось, что во тьме к берегу подплыли доисторические чудовища: это они ревут и беснуются. С черного неба лил ледяной дождь и налил на полу меркурьевской комнаты довольно большую лужу, в которую Василий Васильевич попал, когда встал, чтобы закрыть окно. Поджимая мокрые пальцы, он некоторое время смотрел в темноту и думал, и мысли его были тревожны.
