– Это мы выясним, – неизвестно зачем пообещал Меркурьев.
– Ага, – согласился Саня. – Оно, конечно, выясним. И чего я дальше с этим делать стану? Забуду друга Ваню, как и не было его?
– Забудешь, – сказал Василий Васильевич, – если помнить не имеет смысла.
– Больно легко. По-твоему, захочешь забыть, и забыл! Так не бывает. Я вон до сих пор помню, как в детстве собаку принес, а мать ее выгнала. Собака-то, главное дело, плевая была, вроде Жеки! И голодная. Как я просил, чтоб она ее оставила! Обещал, что в школу буду ходить, без прогулов, без всего. Что сам выводить ее стану, убирать за ней. Нет, выгнала мать собаку. А я, блин, ее помню!.. Вот оно мне надо?
– Зато у тебя теперь другая собака, – глупо утешил Василий Васильевич.
– Да при чем тут!.. – сказал Саня с досадой. – Кому доверять-то? Лучшему другу нельзя. Матери тоже нельзя. Кому?
– Найдешь, – пообещал Василий Васильевич. – Насколько я понял задумку, одного ты потерял – еще неизвестно, друга ли, недруга. Зато двоих нашел, и они точно – твои.
Саня покосился на него и улыбнулся. На щеках обозначились ямочки.
– Мои, – сказал он и оглянулся.
Кристина бегала по пляжу за псом, отнимала у него палку.
– Эти точно мои, – повторил Саня. – Значит, поеду собственников дома искать. Ну и в собачий магазин. Не все Жеке котлеты жрать, ему нормальная еда нужна, собачья. Слышь, братух, может, вискарика притаранить? Накатим с тобой вечером по маленькой?
– Саня, – сказал Василий Васильевич. – Вот объясни мне, почему ты меня сейчас называешь братухой, а вчера называл дядей?
Саня удивился. Так удивился, что даже в затылке почесал.
– Дак оно как-то само называется, Василь Василич. Вчера ты вроде старый был, а сегодня какой-то обратно молодой.
– Мура! – закричал молодой Меркурьев. – Где вы там отстали? Давайте шевелитесь!..
Он проверил в кармане книгу – она была на месте, никуда не делась. Да и некуда ей деться, подумал Василий Васильевич с удовольствием. Дематериализации не существует, зато есть закон сохранения энергии! Само по себе ничего ниоткуда исчезнуть не может!..
В доме горел свет и вкусно пахло – на кухне готовили обед. Василий Васильевич любил принюхиваться и заранее определять, что будет вкусного. Он предвкушал удовольствие, и получалось, что таким образом растягивает его.
Мура сказала, что должна готовиться к спиритическому сеансу.
– Мне нужно собраться с мыслями, – твердо заявила она и захлопнула дверь перед самым носом Меркурьева, который мечтал ее поцеловать по-настоящему, не в коридоре и не на пляже, а там, где есть дверь и ее можно за собой закрыть!..
Ничего не вышло.
Нет, разумеется, предвкушение только растягивает удовольствие, но Меркурьев от нетерпения не знал, чем себя занять, и не мог ни о чем другом думать.
Он думал только: как хороша Мура!.. Ах, как она хороша!..
Не в силах сидеть в комнате, зная, что Мура находится в двух шагах, всего лишь за стенкой, всего лишь за одной дверью, и тоже думает о нем, по крайней мере, он надеялся на это – не может она о нем не думать! – это было выше его сил, и Меркурьев отправился на улицу.
В небольшом фруктовом садике, разбитом вдоль забора по ручью, он наткнулся на Виктора Захаровича. Тот в старом свитере, брезентовых брюках и рукавицах, вооруженный секатором, обрезал кусты. У решетки тлел небольшой костерок, дым висел низко, как туман.
– Бог в помощь, – поприветствовал Меркурьев, приближаясь.
Старик оглянулся.
– Здорово, Вася, – сказал он, сдернул рукавицу, пожал Меркурьеву руку и опять принялся за дело. – Где ты с утра пропадал?
– А, на маяк ходил, – ответил Меркурьев беззаботно. – Давайте я ветки потаскаю.
– Ты гость, – удивился Захарыч. – Тебе отдыхать положено.
– Я отдыхаю! – уверил его Меркурьев.
У старика был удрученный вид, Василий Васильевич спросил, в чем дело.
– Да так, – сказал Виктор Захарович и поморщился. – Все на вынь тарары пошло. Человек погиб ни за что ни про что. Жалко его, молодой ведь.
– Вы тут ни при чем, Виктор Захарович, – утешил его Меркурьев, нагребая охапку мокрых тонких веток.
– Все равно жалко! Теперь не знаю, продавать дом, не продавать!..
– Вы вроде решили продать.
– Знак плохой, – сказал Захарыч. – Хотел продать, а покупатель, считай, в моем доме и помер! Может, не продавать?
Меркурьев отнес охапку к костру и свалил в огонь. Сразу сильно задымило, и он загородился рукой.
– Виктор Захарович, – спросил он, подумав, отчего бы и не спросить! – Дом вам принадлежит?
Старик не удивился, не переполошился, он вообще почти не обратил на вопрос внимания. Он продолжал работать.
– Мне, кому же еще, – ответил он, нагибаясь, чтоб вытащить длинный прут. – От родителей ко мне перешел. Завещан дочери, если она найдется.
– А ваша жена?
– Покойницу дом не интересовал, – сообщил Захарыч. – Она уехала девчонкой совсем, какой дом! Да она тут и не жила никогда. У меня в городе квартира была хорошая в немецком доме, четырехкомнатная! Батя-то в отставку генералом вышел, и я в пароходстве был человек не последний. Жена моя с дочкой там обитала, покуда я в море ходил.
– А сейчас?
– Что сейчас, Вася? Прими-ка у меня ветки, несподручно одному, видишь!
Василий Васильевич перехватил у него охапку и потащил к костру.
– Сейчас квартира кому принадлежит?
– Хорошим людям, – сказал Захарыч и улыбнулся. – Я ведь ее продал, когда решил гостиницу открыть! Деньги нужны были, недешевая это история, Вася. На ремонт, на лицензии всякие, на взятки. Все ушло, и квартира, и сбережения мои. Я хорошо зарабатывал, а жил, считай, один!.. А чего ты спрашиваешь-то?
Василий Васильевич палкой разгреб костер, чтобы лучше горело.
– Человек погиб, – произнес он задумчиво. – Изумруд у Кристины украли. Какая-то странная история, Виктор Захарович. Все одно к одному.
– Ох, изумруд этот еще на мою голову!.. Не знаешь, написала она заявление, нет?
– Нет, и не собирается.
Старик стянул рукавицы, вздохнул и опустился на скамейку.
– Вот и не знаешь, радоваться или что делать. Вроде хорошо, что не написала, гора с плеч. А с другой стороны, искать-то его надо, перстень этот!.. Великих денег стоит, так Кристинка говорит. А где его искать? Кто будет искать?..
Василий Васильевич сел рядом.
– Хорошее тут место, – сказал он, глядя в сторону моря.
– Хорошее, – согласился хозяин. – Чисто, тихо, просторно. Я в умной книжке читал, где маяк, всегда так. Он будто охраняет. Я все детство на маяке провел, вон с Нинулькой, с Нинель Федоровной! Мы оттуда не вылезали, все в моряков играли.
