– Не, я не понял, – подал голос Саня. – Ну хорошо, спихнула она Ванюшку, а я чего? Я дом все равно купил бы!..
Василий Васильевич покачал головой:
– Тут затея такая, что вроде ты его и спихнул, Саня.
– Я?!
– А в кармане у Ванюшки бумажка была, из записной книжки вырванная! «Встречаемся на маяке, дело есть, приходи, хуже будет», я наизусть не помню. Твоим почерком написанная, все как следует.
– Ты сдурел, братух?! Не писал я Ванюшке никаких записок! Я ему по телефону звонил!
– Да какая разница, Саня?! Нашли бы у него в кармане, решили бы, что ты его столкнул! Ну не поделили вы чего-то!.. И в кутузку тебя на долгие счастливые годы! Так Нинель Федоровна предполагала.
– А записка откуда взялась?
– Она сама ее написала! Она прекрасно умеет почерки подделывать и за Виктора Захаровича счета подписывает!
– Так куда записка потом делась? Не было при Ванюшке никаких моих записок!
– Я забрала, – неожиданно сказала Мура, и все посмотрели на нее. – Я вытащила листок у него из кармана.
– Вот, – согласился Василий Васильевич.
– Зачем? – поразился Саня. – Зачем вытащила?!
– Я знала, что ты его не убивал, – ответила Мура. – И решила, что будет лучше, если записку никто не увидит.
– Ну ты даешь.
Все помолчали. Виктор Захарович взялся за сердце.
– И что нам теперь делать? – спросила Кристина. – Опять полицейских вызывать?
– Можно не вызывать, – сказала Софья. – Вернее, не нужно вызывать! Все это домыслы, а не доказательства преступного умысла или преступного деяния.
– Вот именно, – согласился Меркурьев.
– Нет, а что нам делать?! – повторила Кристина с нажимом. – Так нельзя это оставить!..
– Витя, – сказала Нинель, и губы у нее затряслись, – прости меня, Витенька!.. Я не могла! Никак не могла! Когда ты решил дом продать, у меня сердце перевернулось!
Виктор Захарович тяжело встал, зашаркал к ней, сел рядом на диван и обнял ее. Нинель горько заплакала.
– Бедолага, – сказал Захарыч, гладя ее по голове. – Ты бы со мной поговорила. Ты бы мне открылась, неужели я б не понял!..
– Ничего бы ты не понял, Витенька, – прорыдала Нинель. – Разве ж я могла!..
– Человека погубила, – покачал головой Виктор Захарович, – натворила дел…
– Витенька, прости!..
– Да я-то что! Я прощу, а вот… люди простят ли?..
Саня вдруг встал, словно принял какое-то решение. У него как-то заострилось лицо, и по лицу и по движениям стало понятно, что он сильный, опытный, жесткий человек – совсем не такой, к какому они привыкли за последнее время.
– В тюрягу вас не примут, это точно, – сказал он, и Василий Васильевич усмехнулся. – Да и старая вы уже!
Нинель Федоровна перепуганно уставилась на него.
– Доказательств у нас нету, а те, что есть, – фуфло. Придется вам отсюда съехать, из вашего драгоценного дома. Я прослежу за этим.
– Куда съехать? – спросила Нинель с ужасом.
– А в рыбхоз. У меня хозяйство небольшое на косе, рыбу там разделывают, консервы крутят. Там доживать будете. Без права переписки.
– Я не хочу рыбу разделывать, я не могу, – Нинель вновь зарыдала. – Я здесь хочу, я за этот дом жизнь отдам!
– Да вы уже отдали, – сказал Василий Васильевич. – Разве вы так и не поняли?..
– Сериал, – провозгласил Стас. – Ну, прям мыльное мыло!.. Не поверит никто!..
– Заткнись! – хором велели ему Кристина и Софья.
– Я друга потерял, – продолжал Саня хмуро, – хотя не разобрать теперь, кто мне он был-то, друг ли, враг ли!.. – Он пошевелил складками на лбу, словно на что-то решаясь, и почти крикнул Василию Васильевичу в лицо, словно именно он, инженер Меркурьев, был во всем виноват: – Я как стал бумаги смотреть, так и понял, что есть я последний лошара!.. Всю жизнь, веришь, нет, Ванюшка у меня деньги тырил! Я с ним по-братски, как с родным, а он!.. И ведь порядочно натырил! Самой малости не хватило, чтоб дом купить, мои капиталы понадобились, ешкин-матрешкин! Кабы чуть больше натырил, купил бы он дом этот, и дело с концом!
Василий Васильевич сочувственно смотрел на страдальца. Мура поднялась и потянула Меркурьева за руку. Он с трудом встал.
– Ты что?
– Выйдем на минуточку.
– Куда?
– Пойдем, пойдем!..
Василий Васильевич зашаркал ногами, почти как Виктор Захарович, и уже из коридора услышал, как Софья сказала:
– Пап, можно я внимательно посмотрю бумаги?
– Мура, куда ты меня тащишь, – зашипел Меркурьев. – Сейчас самое интересное начнется! Трагедия закончилась, сейчас будет марш энтузиастов и воссоединение любящих сердец!
– Успеешь, – буркнула Мура и подтолкнула его в спину.
Они вышли в вестибюль с готическим окном и круглым столиком. За столиком сидели двое, совсем незнакомые. Василий Васильевич оглянулся на Муру. Она приложила палец к губам.
Он опять посмотрел.
Двое, он и она, пили кофе. Большой медный кофейник стоял на спиртовке посреди стола, тонкие чашки были наполнены до половины. В вестибюле приятно пахло.
– Ну вот, – говорил он. – Все и закончилось. А ты все – времени мало, времени мало!
– Так его и было мало, – она улыбнулась. – Если бы мы их не торопили, они до сих пор бы спали!
Он протянул руку и дернул ее за нос. Она захихикала.
– И дом пропал бы, – сказала она, посерьезнев.
– Камень не мог пропасть, – возразил он. – Он ведь оказался у хозяйки! У хозяйки дома!..
– Хорошо, что она здесь, – согласилась женщина. – Кофе добавить?
Меркурьев еще раз оглянулся на Муру, наклонился к ее уху и прошелестел:
– Кто это?
– Старик со старухой, – ответила Мура. – Которые жили у самого синего моря!
– Так они молодые совсем! Как мы!
– Ну да, – согласилась она. – Молодые.
– Подожди, – сказал Василий Васильевич. – Сейчас, сейчас! Это смотритель маяка и его жена?
Мура кивнула.
– Это они там пили кофе и слушали музыку?
Мура опять кивнула.
– А «Философия Канта» их рук дело?
Она опять кивнула.
– А богдыхан с отломанной башкой?
– Они не могли допустить, чтобы дом пропал, – прошептала Мура. – И помогали нам, как умели.
Зазвучали шаги, Меркурьев оглянулся. Мимо них прошел Иммануил Кант в пальто и с ковровым саквояжем.
