– Да на что она вам, Фридрих? – спросил Кант с некоторым раздражением. – Какая разница, есть могила или ее нет! Вы же все равно умерли!
– А если я желаю, чтобы мне поклонялись? Чтоб возлагали цветы? И молодожены произносили на ней клятвы верности?
– На могиле? – уточнил Кант. – На вашей? Клятвы верности?
– Но на вашей произносят!
– Это просто глупая причуда, – уверил Кант.
Меркурьеву показалось, что он все же немного гордится своей могилой.
– Рад, – сказал Кант, поворачиваясь к Меркурьеву и Муре. – Рад вас видеть вновь. Как давно мы не встречались?
– Больше года.
– Вы освежили в памяти мое неравенство? – осведомился Бессель.
Меркурьев замялся. Ему показалось, что Бессель говорит язвительно!..
– Честно сказать, – смутился он и отвел глаза, – я собирался, но…
– Вам было не до того, я понимаю, – перебил его Бессель. – Так всегда! Вы были увлечены личными делами, а вовсе не моим неравенством.
– Я повторю, – пообещал Меркурьев. – Обязательно!..
– Итак, новогоднее застолье и увеселения, – продолжал Кант. – Струнный квартет приглашен?
– Боюсь, что нет, – сказала Мура тоже немного виновато.
– Ерунда! А гости? Гостей должно быть не меньше трех – по числу граций, и не больше девяти – по числу муз.
– Нас получается больше, – призналась Мура.
– Это не слишком удобно для беседы, – огорчился Кант. – Но в новогоднюю ночь любые увеселения идут на пользу душе!..
– Да, – поддержал его Бессель, – кругом веселье! Смотрите, какие украшения из лампочек на соборе. В наше время…
– В наше время, – перебил Кант, – и лампочек-то никаких не было!..
– Холодно, – заметил Бессель. – Пройдемся? Впрочем, у меня припасено кое-что!
И он вынул из-за пазухи плоскую фляжку с завинчивающейся крышкой.
– Первоклассный кенигсбергский шнапс! – объявил знаменитый математик. – Старые запасы. Ну? За Новый год?
– За Новый год, – согласился Василий Васильевич растерянно.
И они выпили – по кругу, как студенты.
– Фрейлейн, – начал Бессель, вытирая рот тыльной стороной ладони, – то есть, прошу прощения, к вам нынче следует обращаться «фрау»! Фрау инженер, вы в самом деле хотите вызвать нас с Иммануилом сегодня ночью?
Мура опустила глаза.
Бессель переглянулся с Кантом.
– Нет, мы придем к вам потолковать, если пригласите, но все же не в новогоднюю ночь!
– Извините меня, – прошептала Мура. – Я еще многого не знаю.
– Ничего, ничего! – Кант ободряюще похлопал ее по руке. – Вы постепенно все узнаете!.. Мы придем завтра! Завтра будет отлично, вы согласны, Фридрих? Мы посидим у камина при свете зимнего дня, выпьем горячего пунша и потолкуем о приятном!
– Спасибо, – сказала Мура. – Спасибо вам!..
– Я люблю свой старый дом, – признался Бессель, – это прекрасно, когда в старом доме празднуют! Это значит, что дом живет! Впрочем, вам нужно идти, молодые люди. Сейчас вам будут звонить с новогодними поручениями.
– Забыли хлеб, – пояснил Кант, деликатно понизив голос. – И зеленый горошек. Он был куплен заранее, но его только что съел пес. Баночку поставили на самый край стола, а пес вскочил на стул, и вот вышел конфуз.
– Нам нужно идти! – Мура потянула за рукав Василия Васильевича, который стоял как вкопанный. – Слышишь, там Жека что-то съел!..
– До завтра, – пробормотал Меркурьев.
Они пошли к мостику, соединяющему остров Канта со всей остальной планетой.
– Они завтра явятся к нам выпить и посидеть перед камином? – уточнил Меркурьев.
– Ну да, – согласилась Мура.
В кармане у Василия Васильевича затрясся мобильный телефон. Он вытащил его, взглянул – звонила Кристина – и посмотрел в сторону собора.
Двое стояли у портика и горячо дискутировали о чем-то.
– Призраков не существует, – сказал Василий Васильевич Муре.
И тотчас же Кант обернулся и помахал ему рукой.
Татьяна Полякова
Вся правда, вся ложь
Я буду смотреть тебе вслед,
Пока не погаснет свет.
На всей земле не погаснет свет,
Я буду смотреть тебе вслед.
«Смысловые галлюцинации»
В широком белом пальто старушка выглядела до смешного крохотной. Лучи холодного зимнего солнца, казалось, просвечивают ее насквозь. Эдакий ангелок с морщинистым личиком. Она словно не шла, а скользила над землей, полы белого пальто, раздуваемые ветром, вполне могли сойти за крылья, и деревянная трость в ее руках, точно якорь, нужна была для того, чтоб удержаться на асфальте, не то старушка непременно взмыла бы в небеса, вгоняя в трепет бродячих собак и редких прохожих. В общем, божий одуванчик на аллее парка казался существом не от мира сего: легким и полупрозрачным.
Будь я в ином расположении духа, вряд ли бы обратила на нее внимание. Обычно старушек в парке хватало, встречались среди них весьма колоритные, но сегодня я хандрила и готова была глазеть на что угодно без любопытства, но с удвоенным вниманием, лишь бы унестись резвым галопом от собственных дум и избавиться от созерцания своего богатого внутреннего мира. В этом смысле старушка просто находка. Ломай себе голову, кто она такая, кем была во времена своей молодости, придумывай чужую жизнь и, боже избави, не лезь в свою.
Полчаса назад я сбежала от сестрицы, выдумав на ходу сверхважное дело, о котором вслух говорить никак нельзя. Агатка, против обыкновения, допрос с пристрастием учинять не стала, и я, прихватив пальто, скоренько оказалась в парке. Не то чтобы меня влекло сюда с огромной силой, просто останься я в конторе, начала бы, чего доброго, биться головой о стену. Ни моя занудливая сестрица, ни тем более работа в ее конторе к этому желанию никакого отношения не имели, но так как оно крепло с каждой минутой, я поспешила улизнуть.
Парк находился совсем рядом с нашим офисом, я сидела на скамейке съежившись и уже начала клацать зубами. С утра было ветрено, температура упала до нуля. Не очень-то подходящее время для прогулок. Так решила не только я. Парк, против обыкновения, был почти пуст: две мамаши с колясками – этим гулять положено в любую погоду, я со своей бездонной душой и старушка – вот и все посетители.
Увидев меня, бабуля вдруг замедлила шаг или, если угодно, заскользила по поверхности чуть медленнее, направляясь в мою сторону, вызвав беспокойство. Ни с одним человеком в тот момент вступать в контакт я была не склонна, а старушка, вне всякого сомнения, нацелилась на скамью, где я сидела.
