– Ага, дезертируешь с поля боя, – надулся Арсений. – И двух старичков на меня вешаешь.
– Ты мальчик, я девочка. И я сроду не подряжалась пьяных мужиков таскать.
В номере оказалось холодно. Я залезла под одеяло и стала просматривать фотки сегодняшнего дня: космодромская дорога сквозь пустыню, вывоз и вертикализация ракеты, заброшенный микрорайон из пятиэтажек среди пустыни. Покинутый старт с гигантскими молниеотводами и фермами. МИК с обвалившейся крышей и гигантские «кузнечики»-установщики для «Коршуна». Дом офицеров с заколоченными окнами и граффити. Разрухи и убытка на снимках оказалось явно больше позитива. Кое-что я запостила в инстаграм с фейсбуком с приличествующими и, по возможности, возвышающими отечественную космонавтику подписями. Потом нечаянно уснула.
Проснулась от холода. Нос и щеки заледенели. Часы на телефоне показывали час ночи.
Никто, конечно, и не подумал заменить мне неработающий обогреватель.
Что ж, как говорят старички Владислав и Радий (повторяя любимцев своей юности Ильфа и Петрова), спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Я вылезла из-под одеяла и пошла искать горничную.
Она сидела у нас на этаже, у себя в каморке, в окружении семи-восьми обогревателей, стопок чистого белья и верблюжьих одеял. Я вспомнила свою бедную ушедшую матушку и как она рассказывала: «При социализме главное слово было – смирение. Особенно перед младшим обслуживающим персоналом: продавцами, официантами, стенографистками, машинистками, администраторами. Перед ними следовало заискивать, за это ты могла получить от них самое лучшее». А я понимала, что попала сейчас, на Байконуре и в гостинице, практически в беспримесный социализм. И униженно попросила у служительницы работающий обогреватель. Моя кротость покорила ее. Она проверила агрегаты, выбрала лучший и даже помогла мне дотащить его до номера.
Я включила его, и в комнате ощутимо начало теплеть. Пощелкала каналами телевизора. Их было штук шесть, как при позднем социализме, и показывали все ужасно, с рябью и словно из-под воды. Я уставилась в незашторенное окно. Огромный плац, ограниченный с четырех сторон гостиницей, зданием Главкосмоупра, Домом офицеров и истоком местного Арбата, был ярко освещен. Куда-то вверх указывал неизбежный Ленин. На универмаге (тоже заброшенном и неработающем), которым начинался Арбат, помаргивали разноцветные лампочки иллюминации.
Вдруг я заметила, что огромное пустынное ночное пространство площади пересекают наискось знакомые фигурки.
По диагонали, из города по направлению к отелю, брели мужчина и женщина. Мужчина был явно навеселе, он что-то рассказывал и жестикулировал. Дама улыбалась.
Это, без сомнения, были Радий и Елена. Откуда они шли в два часа ночи?
Ведь первая, сославшись на усталость, отправилась отдыхать в половине девятого.
Второго персонажа я покинула, спустя полчаса после этого, выпивающим в ресторанчике с Талгатом. Где, как, зачем и почему они, спрашивается, объединились?
Парочка вошла в гостиницу. Я прислушалась. Через какое-то время заработал лифт.
Затаив дыхание, я подошла к своей двери. Мой номер был у самого лифта, в начале коридора.
Когда старички и Елена заселялись сегодня днем, после первого визита на космодром, я обратила внимание, что все наши живут на моем же третьем этаже, только дальше, чем я, от центральной лестницы.
Шаги парочки прозвучали мимо моей двери. Слышимость здесь была что надо (хорошо, что я прихватила с собой беруши). Я тихонечко приотворила дверь и стала следить. Ничего не может быть занимательней альковных тайн!
У двери Елены парочка остановилась. Последовал короткий тихий разговор, и Радий попытался ее поцеловать. Во дает старикан! Она засмеялась и высвободилась. Скользнула за дверь и захлопнула ее у старика Рыжова перед носом. Он юмористически развел руками – мол, увы, не вышло – и побрел к себе.
Какие дела тут творятся! Просыпаются древние инстинкты, следуют позывы к любви, гордые отказы! Да, воистину, в Байконур из Таиланда готова ныне перенестись столица секс-туризма!
Наутро все – и даже мои старички, загулявшие с вечера, – собрались на завтраке, как положено, рано. Предстояла, по обещанию Дениса, обширная программа. Дед Радий выглядел возбужденным и одухотворенным, как будто и не с похмелья.
Когда мы вышли из кафе, в начале местного Арбата Радий Ефремыч подозвал нас троих – деда Владислава, Арсения и меня – и сказал:
– Есть очень-очень важный разговор.
– Вы что, жениться собираетесь? – несдержанно брякнула я и сразу поняла, что бухнула опрометчиво.
– С чего ты взяла? – подозрительно прищурился игривый старичок.
– Шучу так, – пошла я на попятный.
– Нет, дело и впрямь очень-очень серьезное. Я кое-что узнал вчера.
– Ну, говорите.
– Нет, не сейчас. Во-первых, разговор долгий. А во-вторых, совершенно не для чужих ушей. Выберем где-нибудь время и место.
– Талгат вам что-то рассказал?
– Да, и не только Талгат. И не только рассказал.
Но нас уже звали садиться в микроавтобус. Место рядом с водителем заняла «Екатерина-безопасность».
С утра экскурсию вела Элоиза. Язык у нее оказался подвешен хуже, чем у Дениса, зато она рассказывала интересные бытовые вещи. Все-таки, как она с гордостью сообщила, всю жизнь прожила на Байконуре.
Мы ехали по улицам городка, и здесь, казалось, время остановилось в семидесятых – во всяком случае, никаких жилых домов старше хрущевок не наблюдалось. Не мелькало ни билбордов, ни реклам. На остановках толпился народ, и Элоиза пояснила: «Ждут автобусов, ехать на космодром, на площадки. В советские времена самым популярным видом транспорта на Байконуре был мотовоз. Поезда отправлялись раз в сутки, по утрам, на каждую площадку свой. Проезд бесплатный, но по рабочему пропуску – и если у тебя он на тридцать первую площадку, то на первую по нему не поедешь, за этим следили. Много драм было, когда офицеры свой мотовоз просыпали – приходилось попутку ловить, добираться до своей части».
Элоиза все время вопросительно посматривала на Радия со Владиком – правильно ли рассказывает, нет ли замечаний у непосредственных участников событий? Но оба бывших заслуженных байконурца сохраняли индифферентный вид, лишь легкая улыбочка скользила по устам моего деда.
Они по-прежнему сидели вместе, все втроем, Елена в центре. Но Радий уже не преклонялся к ней, не говорил ничего. Посматривал в окно. «Оскорбился, – сообразила я, – что она его вчера не пустила. Вот дурачок».
Воодушевленная собственным красноречием, экскурсоводша продолжала:
– Мотовозы сперва были запряжены паровозами – один такой у нас сохранился, как памятник. Теперь используют тепловозы. Идут мотовозы неспешно, до дальних площадок чуть не два часа, зато в вагонах – купе, койки. Утром можно доспать. А вечером прямо в поезде начать день рождения чей-нибудь отмечать. Или удачный запуск.
