Все шло хорошо. Ты меня привечала. Паспорт свой в гостиницах светить не надо было. Платить за жилье и секс тоже. Я потихоньку решал свои дела. Переправил бабло, накопившееся от Бабчук и ее мужа Игоря Михайловича, на свой счет в банке на одном теплом острове. Купил себе билет туда же.
И все бы хорошо, если б не твой неугомонный братец Сенька. Он своим неумеренным любопытством и самого себя подставил и погубил, и, как видишь, тебя тоже. Утром ведь сегодня, за завтраком – ты еще напряглась – мне Наирка звонила. Молодец, верная девочка, преданная. Хотя глупая.
При живой тебе я, конечно, с ней говорить не мог. Быстренько оделся, вышел на улицу, перезвонил в Байконур.
– Ты знаешь, – кричит она, – тем письмом, от Талгата к Рыжову, интересовались!
– Кто? – спрашиваю. – Полиция?
– Нет, – говорит, – звонил из Москвы какой-то чел. Представился внуком Рыжова. Ты знаешь, – орет, – Рыжова ведь тоже убили!
Конечно, по-хорошему Наирку тоже следовало убрать. Но что-то я тогда в Байконуре пожалел и не подумал, как оно дальше будет. А сейчас – не поедешь же туда за этим специально. Да и времени нет. Самолет у меня отсюда, из России, утром завтра.
Короче, спрашиваю мою письмоношу: «Что ты этому Арсению сказала?»
А она:
– Все рассказала про то, как послала письмо. Что Талгат мне завещал отправить в случае его смерти.
– И про флешку внутри сообщила?
– И про флешку!
– Ну ты и дура! – наорал я на нее. Она зарыдала, я трубку бросил. И понял, что Арсений тоже, конечно, попал. Если б еще он не был компьютерщиком… А так – он слишком много поймет, даже если сами видеофайлы не увидит. А вдруг Рыжов мне перед смертью соврал, и он все-таки сохранил их на своем допотопном ноутбуке? При мысли об этом мне стало жарко. И я понял: Сеньку тоже придется убирать.
Звонить, договариваться о встрече я с ним не стал. Совершенно не нужно – еще сболтнет кому-то. Поехал к нему наудачу.
Но предварительно заглянул сегодня на Рижскую, в Крестовский универмаг, купил себе за наличные охотничий нож. И еще – новую бейсболку и большие темные очки. Взял на всякий случай майку – дело мне предстояло кровавое, как говорится, возле сажи ходить и не испачкаться. Майку сунул про запас в сумку. Потом вернулся к тебе – ты уже из квартиры свалила. И вот тут совершил, наверное, ошибку. Первую за все время. Во всяком случае, ты меня спалила.
Да, чтобы меня не вычислили по билингу, оставил свой телефон дома. Но лучшее, оказалось, враг хорошего! Кто ж знал, что ты начнешь на задворках ванной ковыряться!
Домашний адрес узнать в наш век интернета ничего не стоило. Главное, чтобы Сенька оказался дома. Ну да он ведь компьютерщик, домосед.
Он мне открыл, удивился – но ни о чем, судя по лицу, не догадывался. Так называемые хорошие люди – они такие. Им трудно представить, что в мире есть Подлость и Зверство. И что они ходят с ним где-то совсем рядом.
А дальше все шло по накатанному. Без долгих рассусоливаний – удар ножом в шею. Удивление, поток крови, короткая агония.
Жаль, в этот раз я не уберегся. Пришлось майку переодевать.
Потом я вышел на берег Москвы-реки и сумку с окровавленной майкой и ножом в нее забросил.
Мои московские гастроли кончались.
* * *
Ты хочешь меня спросить, наверное, что я собираюсь делать дальше? Не волнуйся, моя дорогая, со мной теперь все будет хорошо. Завтра утром у меня самолет. Я лечу… Впрочем, какая разница, куда я лечу! Главное, мир большой, и в нем есть теплые края. Денежки, что я получил сначала от моей полюбовницы Натальи, а потом от Игоря Михайловича, уже благополучно там приземлились. Конечно, на всю оставшуюся жизнь мне не хватит, но на пару лет – вполне. А дальше будет видно. Может, заарканю какую-нибудь новую богатую вдовушку. Да, светает. Скоро утро. Скоро мне ехать в аэропорт.
Вика
Конечно, я понимала: после всего, что Денис мне рассказал, он меня в живых не оставит. И все, что между нами было, вряд ли его остановит – как никакие чувства не помешали ему убить престарелую любовницу Бабчук.
А потом – расправиться с Талгатом, дедом Радием и тем мужиком в квартире на Байконуре. И с Сенькой.
И я понимала: спастись я могу только сама. Ниоткуда со стороны помощь не придет. Я связана, в горле кляп. Мы за железной дверью, и никто не знает и даже не догадывается, что мы вдвоем здесь, и что Денис – убийца. Поэтому рассчитывать я могла только на себя. И мне следовало так вести себя, так все продумать и действовать, чтобы он – нет, не сжалился, на это я не надеялась и никаких иллюзий не питала, – чтобы победить его.
Московское СИЗО номер шесть, в просторечии «Бастилия», научило меня: если ты выходишь с кем-то на бой, будь готова убить. Иначе нечего и затевать драку. Ты должна быть абсолютно безжалостной, как животное. И долой рефлексию! Самый удобный прием, чтобы выиграть в схватке, – ударить отверткой в глаз. Поскольку, для того чтобы выжить и одержать верх, все средства хороши. Ты защищаешь самое дорогое, что у тебя есть: свою собственную жизнь. Любая хитрость, уловка и даже подлость приветствуются.
Я застонала через кляп, пытаясь добиться, чтобы Денис меня освободил, дал возможность сказать. Он, расчетливый ублюдок, подошел вплотную, приставил свой нож прямо к моему горлу. Я почувствовала холодок стали. Он ослабил кляп, вытащил его.
– Ну? Чего тебе?
– Я не буду кричать, клянусь. Пожалуйста, дай мне воды.
Он, видимо, впечатлился тем, что я не стала молить о пощаде. Снова заткнул меня кляпом, принес из кухни стакан воды. Вытащил тряпку, дал пить, но нож по-прежнему держал у горла.
– Я подумала, – сказала я, напившись, – получилось хрипло и жалко, – может, мы с тобой займемся любовью, напоследок? Мне очень нравится с тобой этим заниматься.
Я видела: он прикидывает варианты, а сама идея ему понравилась – видимо, его возбуждало насилие, он тащился от него, получал удовольствие, какое-то особенное удовлетворение.
Как с Бабчук, которую он трахал перед смертью. Перед ее смертью. Но при этом он, конечно, боялся подвоха. И как бы меня не упустить.
– Ты можешь не развязывать меня, так даже интересней. В каком-то смысле.
Я видела: идея поиметь меня, связанную, беспомощную, завела его. Она соблазняла его, ласкала душу, вдохновляла сердце, постепенно горячила и становилась для него нестерпимой.
Однако он, конечно, трусил. Опасался козней с моей стороны. И просчитывал, как все-таки можно все устроить. Но наконец решился.
«Молодец, умничка, так держать».
Я надеялась, что он развяжет мне хотя бы ноги – в самом деле, как заниматься любовью со связанными щиколотками! Но он этого не сделал, только рывком сдернул с меня брюки с трусами до колен и плотоядно прорычал: «Будет тесновато, конечно, но так даже приятней». И рот по-прежнему не освобождал. Я показала ему – мол, пожалуйста, вытащи кляп, мне тяжело и неудобно, я задохнусь. Он сказал:
