Никогда не плакал, даже в детстве не припомню, а тут прямо в глазах защипало, и в горле каменный ком поперек трахеи встал – ни вздохнуть, ни проглотить! Ведь в душе я уже прикипел к воображаемой мной картине нашего совместного счастья. А у меня это счастье безжалостно выдрали вместе с кровавым куском мяса, что сердцем зовется!
Мое сердце не хочет биться,
Завывает в душе пустота,
Сожалею, что смог родиться,
Без тебя жизнь уже не та!
Даже не предполагал, что умею складывать стихи, но стало еще горше от того, что их не услышит та, кому предназначены – хоть вой! Перед мысленным взором вижу Алену на кровати, ее жаркое, извивающееся в страсти тело, разметавшиеся волосы, гибкую спину, налитые груди. Твою мать, вот только стояка мне сейчас не хватало! Но я согласен с подсознанием – эту картину стоит помнить всегда и никогда, ни при каких обстоятельствах не затирать реальностью! Ведь у меня впереди могла быть целая жизнь рядом с ней. Как простить теперь себя? И разве можно жить, если не уважаешь, презираешь и ненавидишь себя? Эта ненависть к себе и ко всем моральным уродам перехлестывает душевную боль. Сквозь едва приоткрытые ресницы я изучаю обстановку, стараясь не сильно трепетать ресницами, чтобы не выдать себя, дышу мелкими глотками. Чтобы движения груди не выдавали, что я вполне пришел в себя. Это трудно, воздуха не хватает, но я давно привык к таким неудобствам. Новостей для меня сейчас три и все – радостные: в комнате со мной всего пятеро братков, среди них нет того профи, об которого я мог бы сломать зубы и все они не вооружены ничем, кроме рук и ног! Братва курит и чифирит. Делаю мысленную пометку – курильщики не отличаются выносливостью, а чрезмерная приверженность чифиру лохматит печень, значит, она уязвима, бить буду точечно! Мысленно улыбаюсь, прикидывая рисунок боя, уже оттачивая каждое движение на уровне рефлексов. Это важно, когда противник превосходит тебя численностью. В принципе, и в первый раз у меня был шанс против того профи, но тут сыграло два факта против: меня застали врасплох, а потом я решил, что лучше пусть отыграются на мне, чем на Алене. Кретин! Они все равно на ней отыгрались, а я избитый даже помочь не мог. Еще пообещал ей самонадеянно всякого, дурак!
Медленно, но верно во мне закипает здоровая ярость, вместо недавних слез глаза застилает белая пелена бешенства. Иногда на тренировках меня называли берсеркером, и сейчас я позволяю знакомому, тренированному чувству бешенства захватить себя полностью.
13
АЛЕНА ЦЫГАНКОВА
Стою на коленях на холодном бетонном полу, отчего ноги почти коченеют, скрываясь от разглядывания амбалов вокруг, я сгорбилась, почти легла животом на свои ноги, закрыв голову руками, будто меня собираются бить. От страха и сожалений меня трясет. За дверью подвал живет своей жизнью: кто-то ходит, матерится, слышны другие какие-то звуки, но до меня они долетают, как сквозь вату. Видимо, стресс перевалил порог моего запаса сил. Даже не сразу понимаю, что братки вокруг меня суетятся, бегают и к чему-то готовятся. А потом меня обдает жаркой волной небольшого взрыва, с потолка сыпется побелка, а толстая, железная дверь с лязгом вваливается внутрь плашмя в клубах пыли. Оборачиваюсь в ее сторону, чтобы заметить поток людей в черной форме, хлынувший в комнату, меня окружают сразу человек пять, заботливо поднимают на ноги, присвистнув при виде моих коленок и оборачивают в согревающее термоодеяло, которое едва слышно шуршит серебряной фольгой с одной стороны. Но меня обдает понимание, что со мной-то все нормально, спасать надо мужчину в соседней комнате!
- Пожалуйста, спасите Алексея! Он там, - машу неопределенно рукой в сторону снесенной двери, - его увели в другую комнату. Я на экране видела, как его били!
Я захожусь в рыданиях, вспомнив ужасные кадры расправы. Один из военных обнимает меня, прижимая лицо к груди, затянутой черной тканью:
- Пожалуйста, мальчики! Там Леша! – только и успеваю закончить, мое лицо приподнимают ласковые пальцы и я заглядываю в нежные сейчас, лучистые серые глаза.
- Ну-ну, Аленушка! – его губы изгибаются в сексуальной усмешке, - Леша уже не там, тут Леша!
Под одобрительные смешки окружающих он склоняется и легко целует мои губы. Я обвиваю руками его шею, прижимаясь со всей силой к крепкому мужскому телу, вызвав его болезненный вздох. И вспоминаю, что его жестоко избили!
- Товарищ подполковник, подвал зачищен! – бодро подходит к нам один из вояк и козыряет Алексею, смотрю на него удивленно во все глаза.
- Пойдем, Аленушка, я тебе потом все расскажу! – предлагает Алексей, протягивая мне руку и я без страха вкладываю в большую, сильную ладонь свои тонкие пальчики.
На улице нас ждет несколько машин, многие из них имеют сбоку синюю полосу, а некоторые – угловатые, черные бронированные монстры спецназа.
Алексей галантно предлагает мне руку и помогает забраться в машину скорой помощи, забирается следом сам. Внутри санитары сразу принимаются обрабатывать глубокие ссадины на моих коленях. Штанины безжалостно срезают от колена. Обработка перекисью водорода заставляет меня всхлипнуть от боли. Алексей встает на одно колено и нежно дует на больное место, а у меня на глаза наворачиваются слезы, я пальцы одной руки запускаю ему в волосы. Я ведь уже думала, что навсегда потеряла своего первого мужчину.
- Прекрати сырость разводить, Ален! – выпрямляется он, сильно морщась и держась одной рукой за ребра.
- Снимите рубашку! – безапелляционно приказывает фельдшер. Алексей быстро стреляет в меня глазами и стаскивает одежду. Господи! Все его тело – сплошная черная гематома. Мне хочется кричать от ужаса и я чувствую, как меня начинает клонить в черный омут беспамятства, но под нос мне тут же суют омерзительно пахнущую ватку и морок мгновенно рассеивается. Алексея уже профессионально перематывают белыми бинтами, сверху затягивают плотный корсет. Судя по его белому, как лист бумаги лицу и блестящей испарине на лбу и над верхней губой, ему сейчас ужасно больно, фельдшер ваткой с аммиаком машет у него под носом, потому что его глаза норовят закатиться, но он храбрится и зубоскалит, как ни в чем не бывало.
- Ну, в корсет затянули, нюхательной солью «угостили», кринолины будут? Только, чур, я туфельку терять не буду, мне мои берцы дороги! А если принц начнет приставать, я ему втащу!
Когда машина замирает у приемного отделения больницы, внутри мы уже все хохочем над шутками Алексея.
- Кто ты? – успеваю я у него спросить.
- Старший оперуполномоченный по особо важным делам Алексей Левченко! – четко козыряет он в ответ, а до меня доходит смысл всех последних событий. Значит, он действительно отпускал девушек! Леша совсем не монстр, каким мне его рисовало воображение по рассказам девчонок из клуба Рафика.
