— Мне нужно с тобой поговорить, Алекс.
— О, а вот и наша модель, боже, дорогой, как я тебя понимаю. Он истинное сокровище, так бы скушал его.
— Виктор, ты подавишься.
Алекс отходит, идет за Давидом, попутно здороваясь со знакомыми, ставит на поднос официанта бокал, но больше смотрит на широкую спину впереди идущего парня, обтянутую черной тканью рубашки. Они с ним сегодня словно поменялись местами, Алекс в белом, а Давид в черном, его демон- искуситель. Он идет не оборачиваясь, толкает дверь, поднимается по лестнице наверх.
— Давид, куда ты меня ведешь?
Снова дверь, уже в уборную, она громко хлопает позади. Давид подходит к окну, опирается на подоконник руками.
— Что случилось?
— Кто этот Виктор? У вас что-то было?
— А кто тот парень, с которым ты смеялся?
Давид резко поворачивается, почти натыкается на грудь Алекса. Видно, как он рассержен, губы плотно сжаты. От него так и веет гневом, но и безумным желанием тоже.
— Черт, малыш, твоя ревность сводит меня с ума, потрогай.
Хватает его руку, прижимает к своему паху, Алекс возбужден, очень возбужден. Давид слегка сжимает его член, облизывает губы.
— Не делай так, иначе я поставлю тебя на колени и трахну в этот сладкий ротик.
Давид приоткрывает губы от удивления, хочет что-то сказать, но Алекс его целует, так жадно, так сокрушительно ненасытно.
— Это я схожу с ума от ревности. Почему этот Виктор терся около тебя?
— Прекрати, милый. Господи, я сейчас кончу в штаны, расстегни их, слишком больно, белье давит.
Давид дрожащими руками расстегивает ремень, ширинку брюк, запускает руку в плавки, тут же натыкается на мокрую от смазки головку члена. Алекс то же самое проделывает с ним, его пальцы скользят по члену Давида, оттягивая крайнюю плоть, обнажая чувствительную головку, тут же сжимая, поглаживая ее.
— Боже, Алекс… не надо так…ты же знаешь, я не сдержусь…ооо хххх.
Алекс молчит, прекращает терзать его рот лишь для того, чтобы пройтись губами по шее. Засасывает нежную кожу, оставляя красные пятна. Рука уверенно дрочит его член, под пальцами пульсирует кровь, Давид стонет, толкается вперед. Член сочится, пульсирует.
— Возьми меня в ротик, сладкий. Так хочу его.
Давид кивает, опускается на колени, прямо на кафель, освобождает набухший член Алекса и тут же вбирает его в рот, глубоко заглатывая. Чуть сжимает гладко выбритые яички.
— Ох…да… милый…вот так…черт, ты научился так глубоко принимать меня.
Алекс гладит парня по голове, сжимая волосы, задирая рубашку, чтобы лучше видеть, как его член облизывают и посасывают. Мышцы живота напрягаются, яички поджаты. Мужчина начинает сам вбиваться в этот нежный и сладкий ротик, чувствует, как головка проталкивается в гортань, как она сжимает ее. Давид дрожит от возбуждения, хочет освободить свой и получить разрядку. Ему так необходимо кончить, уже запускает руку к себе в белье.
— Не смей себя трогать, — резкий окрик Алекса останавливает его.
То, что они занимаются этим в общественном месте, увеличивает градус возбуждения, в любой момент в туалет может кто-то войти и застать мужчин при удовлетворении своего сексуального желания. Любой может увидеть, как Давид делает минет прямо в туалете хозяину выставки.
— Мальчик мой….аааа ….как же хорошо….кончаю…кончаю….ааааааа.
Давид расслабляет горло, впускает член на всю длину. Рука Алекса обхватывает его затылок, направляет его голову, как ему нужно. Он не в силах сдерживаться, толкается в последний раз, кончает прямо в рот. Член пульсирует, тугие струи спермы толчками вырываются наружу, Давид жадно старается все проглотить, собрать до последней капли, глотает, облизывает и обсасывает головку.
Алекса потряхивает от оргазма, он долго отходит от полученного удовольствия, смотрит вниз, на то, как Давид вылизывает его член, как подрагивают его ресницы. Он поднимает его с колен, гладит по лицу, Давид дрожит в его руках, целует его, пробуя свое удовольствие на вкус, посасывая язык, лаская рот.
— Алекс, потрогай меня, пожалуйста.
Алекс вынимает член парня, нежно трогает багровую набухшую головку, проводит по стволу рукой, сжимая его в кулаке. Парень прижимается плотнее, обнимая Алекса, стонет ему в шею, двигается навстречу.
— О, да…да…сожми сильнее…ааааа…еще.
— Давай же, кончай, милый, кончи для меня. Дай мне свое семя, сладкий. Мой ревнивый, любимый мальчик. А ночью я возьму тебя, грубо, глубоко, буду ебать твою узкую попку, чтоб ты обкончался до обморока, а потом вылижу всего.
— Прекрати, Алекс….ааааа…господи….уже…уже…сожми….аааааа.
Давид судорожно кончает в кулак Алекса, стонет в голос, дергается, прижимаясь, тяжело дышит.
— Да, вот так, милый, молодец. Мой нежный, мой отзывчивый мальчик…
Часть 16
Виктор проводил взглядом удаляющихся Алекса и Давида. Мужчина поднес к губам бокал шампанского, чуть отпил и задумался. Виктор Маре, коллекционер, галерист, один из лучших экспертов Европы по живописи и скульптуре, и далеко не бедный человек, давно и прочно был нетрадиционной ориентации. Его это ничуть не смущало, с его возможностями он мог позволить себе кого угодно, любого мальчика, с любым цветом кожи, любого возраста.
Они когда-то встречались с Алексом, он нравился ему своим напором, чувством власти и той бешеной сексуальной энергетикой, которую он излучал. Виктор до встречи с ним считал себя активным в отношениях, но Алекс дал понять, что есть другие грани отношений. Виктору нравилось ему подчиняться, подставлять себя, раскрываться перед ним. Он покорно его принимал и просил еще. Незабываемое было время.
Этот мальчик, Давид, модель Алекса, уже давно начал будоражить его фантазию. Как только он увидел будущие работы Алекса, наброски и рисунки, кровь закипела в венах. Сейчас, на выставке, он увидел впервые его вживую. Прекрасный, совершенный, он понимает Алекса, этим мальчиком нельзя не увлечься, он настоящее сокровище.
Виктор чувствовал к нему влечение, он хотел обладать им. Не подчиняться, как это было с Алексом, а брать. Привязать это совершенное тело, распять, взять грубо, жестко, входить раз за разом, глубоко в его попку, слышать крики, слизывать слезы со щек. Такое с Виктором было впервые. Это длилось уже несколько месяцев, он даже попробовал именно так, ему понравилось. Неужели он до такой степени пресытился удовольствием, что ищет его в чужой боли?
