– Помолчи, это дело Северной школы. Оно не имеет никакого отношения к студентам Нагасакского университета, которые никогда не возводили баррикад.
Масугаки и прочие второклассники посмотрели на меня с уважением.
– Вся проблема в том, что мы имеем дело с организацией, где нет даже десяти членов. Как только станет известно, что мы собираемся забаррикадироваться, нас исключат из школы раньше, чем мы успеем начать, – уверенным голосом произнес я, потом продолжил: – Нам нужно приобрести больше сторонников. Пока их число не возрастет, наш план должен оставаться в тайне. Организация должна быть подпольной. Поэтому 19 июля доверим баррикадирование нашим союзникам. После баррикадирования там никого не останется. Это будет тактикой герильи.
Я всерьез увлекся и перешел на стандартный японский:
– Нашей тактикой будет написание граффити на стенах школьных помещений. Потом мы вывесим с крыши огромный лозунг. Мы сделаем это глубокой ночью, в стиле герильи. Мы забаррикадируем проход между лестницей и крышей, чтобы лозунг было невозможно снять. Нам нельзя будет использовать нынешнее название организации, иначе Нарасима и Отаки немедленно исключат из школы. Поскольку организация пока еще слишком малочисленная, такого мы допустить не можем. Именно об этом писал Че Гевара в своей книге «Принципы герильи».
Никто не произнес ни слова. Только Адама, улыбаясь, почесывал подбородок. Он один понимал, что причиной всему Мацуи Кадзуко.
– С маленькой группой нам не потребуется много денег, и число участников достаточное. Если мы сделаем это в день окончания школы, трудно будет что-то узнать, поскольку назавтра начнутся летние каникулы, а на учащихся вывешенный плакат произведет сильное впечатление. Так как во время каникул они не будут общаться с учителями, их не смогут настроить в антиреволюционном духе, и, возможно, за время летних каникул они даже прочтут Маркса или задумаются о Вьетнамской войне. Еще одним важным лозунгом должно быть что-то имеющее отношение чисто к префектуре Нагасаки: протест против Общенационального состязания, которое правительство хочет использовать как контрреволюционную меру. Нужно подчеркнуть, что девушкам участие в подготовке к массовым церемониям мешает готовиться ко вступительным экзаменам в университет. Значительно проще расширить фронт борьбы, если удастся сформулировать конкретные требования, когда люди соотносят задачи общей борьбы с личными интересами. Разумеется, мы не станем говорить, что все было задумано учащимися Северной школы, но и не будем утверждать, что это дело рук посторонних. Мы можем только намекнуть, что ветер дует из Северной школы.
Немного погодя, Отаки поднял руку.
– А как мы назовем себя, если не Всеобщий комитет борьбы Северной школы?
Я посоветовал ему не волноваться.
– Я уже придумал название – «ВАДЖРА». Это санскритское слово ассоциируется со страстными и гневными богами. Этого недостаточно?
– Более чем достаточно! – прокричал Масугаки, и все зааплодировали.
Так я стал предводителем общины «Ваджра», новой антиправительственной организации Северной школы.
КЛАУДИА КАРДИНАЛЕ
Через несколько дней после окончания семестровых экзаменов, которые я сдал очень плохо, мы с Адама и Ивасэ снова поднимались по холму к агитационному пункту.
– Помнишь, Кэн-сан, как в прошлом году мы ездили поразвлечься в Хаката? – сказал Ивасэ.
– Когда мы целую ночь провели в кинотеатре?
Ивасэ вспомнил о том уик-энде прошлым летом, когда мы с ним сели на поезд и отправились в Хаката, чтобы посмотреть несколько фильмов. Мы поехали туда в субботу, узнав, что там всю ночь будет проходить фестиваль польских фильмов.
– Помнишь джаз-кафе, где мы были?
– Ага.
– Как оно называлось?
– Кажется, «Riverside». Оно было прямо на берегу реки.
– Я подумываю, чтобы во время летних каникул там немного подработать.
– В «Riverside»? Здорово!
– Хозяин его – славный парень. Я послал ему письмо.
– Правда?
В прошлом году мы с Ивасэ прибыли в Хаката после обеда. Забросив вещи и отметившись в общежитии университета Кюсю, мы сразу отправились посмотреть на американский «Фантом». Потом съели по миске лапши и направились в квартал кинотеатров. Прямо напротив маленького кинотеатра «Худфильмы» находился красочный стенд. Его украшала розовая женщина с огромными титьками, и были написаны названия фильмов: «Потроха ангела», «Похитители эмбрионов» и «Грязные бабы в лесной глуши». Я остановился и пялился на стенд. Ивасэ сразу потащил меня туда, где показывали «Пассажирку», «Мать Иоанна от ангелов» и «Канал».
– Подожди, подожди, подожди, подожди, Ивасэ! Давай посмотрим лучше фильмы Вака-мацу Кодзи или Тодзюро вместо этих польских фильмушек, где нет даже «Пепла и алмаза». Вместо гостиницы нам придется дремать в кинотеатре, наблюдая за страданиями монашек и партизан...
Всегда серьезный Ивасэ предложил сделать выбор при помощи дзянкэн, и я проиграл. Но все равно я сказал, что смотреть на нацистов не хочу, и направился к бабам с розовыми буферами. Такой была наша краткая поездка. Мы встретились на следующий день в джаз-кафе «Riverside». Ивасэ попросил сыграть Колтрей-новскую балладу, а я заказал мелодию Стэна Гетца. В промежутке между этими мелодиями оркестр исполнил песню Карлы Блэй по просьбе группы девчонок лет двадцати. Их было три и, похоже, что все они работали продавщицами в отделе одежды в универмаге. Девицы из универмага с удовольствием слушали песни двадцатилетней давности. Одна из трех очень приглянулась Ивасэ. Она была типичной выпускницей коммерческого колледжа: невзрачная, длинноволосая, смуглая и узкоглазая. Я знал, что они с Ивасэ переписывались, и подумал, что он хочет получить временную работу на летних каникулах, чтобы видеться с ней. Однажды он показывал мне письмо от этой девушки. «Дорогой Хидэбо, как вы поживаете? (Настоящая фамилия Ивасэ была Хидэо.) Сейчас, когда я пишу вам, я слушаю совместное выступление „Booker Little“ и Эрика Дольфи. Возможно, вы правы, когда считаете меня слабой женщиной. Мне следует слушать, что говорят люди вокруг, а верить только самой себе. Но когда я думаю об окружающих, то утрачиваю уверенность в себе... Что мне делать?» Когда я попросил Ивасэ объяснить, в чем состоит ее проблема, он притворился, что ничего не понимает, но мне было очевидно, что речь идет о какой-то ЗАПРЕТНОЙ ЛЮБВИ. Может быть, о начальнике с женой и детьми, о якудза, об отчиме, о любимом песике? Связь с этой девчонкой была единственным, что делало Ивасэ старше меня. Когда я упоминал о ней, Ивасэ только улыбался и бормотал: «Она настоящая женщина». Я даже ревновал, думая: неужели он приехал сюда только ради встречи с этой девицей? Хоть в чем-то Ивасэ меня обогнал. Я вспоминал эту девушку в легком платьице. Ивасэ был прав: от нее исходил запах «настоящей женщины».
Это не был запах дешевых духов, типичный для шлюх, болтающихся в барах с иностранцами. Но зачем нужно было Ивасэ в тот дождливый день по дороге в агитационный пункт заводить разговор о «Riverside»?
