И брат был. Здесь. Рядом.
Он аккуратно отпустил мою руку с ножом, порывисто подхватил меня, отдирая от кровати и обнимая.
Крепко-крепко. И дышал куда-то в шею, щекотно ероша волосы на затылке. Так, словно надышаться не мог. Как я не могла.
От брата пахло чем-то горьким, дорожным, бензиновым. Им пахло. Спокойствием. Безопасностью.
Как же я скучала! Как же я отвыкла уже от этого запаха! От него отвыкла!
Не выдержав, я опять длинно всхлипнула и зарыдала, тихо и задушенно, прямо ему в плечо.
- Ну все, малая, все-все…
Он сам шморгал носом, голос его звучал еще глуше, еще надтреснутей. Так, словно кричал много до этого.
- Максик… Максик…
- Я, я, конечно… Крутая девчонка… С ножиком под подушкой…
Он уже успокоился, и теперь, оторвавшись от меня, разглядывал лицо, немного насмешливо и очень ласково.
- Черт… Порезала тебя, да? Где?
- Да пустяки, немного по шее. Но левее чуть-чуть , и у нас были бы проблемы…
Я попыталась выбраться из его рук, чтоб быстренько осмотреть, перевязать, остановить кровь. Было ужасно страшно и стыдно за то, что сделала.
Ну как я могла его не узнать? Как?
- Не дергайся. Сказал же, все нормально. Потом все. Давай, в темпе. В окно.
- Но как…
- Я собак усыпил.
- А документы? – я это все уже спрашивала, тихонько передвигаясь по комнате, нашаривая одежду, обувь, лихорадочно соображая, что взять с собой.
- Забрал. Не тащи с собой ничего. Все купим…
- Но как же… А Старик? Он же все в сейфе держал…
- Ага. И еще много чего. Нормально все, малая. Давай, только тот шмот, что для улицы надо. И все. Нам еще через забор лезть.
Перелезая через забор особняка, я на полсекунды оглянулась, зажмурилась и жутко пожалела.
О том, что нельзя это все сжечь нахер.
Вместе со Стариком.
- Курагина, на выход.
Я резко открыла глаза и села на шконке.
Да… Блин…
Правильно Макс говорил, плохие сны в тюряге снятся. Вот и мне довелось проверить.
Плохие. Не самые, конечно. Наоборот, тот момент, когда брат вернулся за мной, чтоб вытащить из особняка Старика, может засчитываться за один из самых счастливых, но…
Вот это дикое ощущение беспомощности, собственной слабости, зависимости.
И готовности умереть…
Оно преследовало долго. Уже после того, как мы с братом убрались из гребанного городка нашего счастливого детства.
И по праву считалось одним из самых херовых.
Хуже него была только та ночь, когда Старик в мою комнату заявился. Сразу после того, как Макса приняла полиция.
- Курагина, долго собираешься. Хочешь остаться?
- Нет, спасибо, - пробормотала я, потерла лицо ладонями, встала и вышла из камеры.
По пути думая, что день грядущий мне готовит.
От вредного подпола можно было ожидать чего угодно.
Вчера мы поболтали неплохо. Не сказать что для него плодотворно, но тут уж ничего не поделаешь. Зачем мне проблемы? Лишний раз свидетельницей быть? Мне и с Максом вполне хватает этих радостей.
Конечно, я прекрасно понимала, чего добивался этот каменный идол. Ему нужна была информация по Валерику Росянскому, тваренышу. И ведь, главное, понял, что я знаю больше, чем говорю. И выводил меня, выводил, мучил, одни и те же вопросы по-разному задавал, заставлял повторять бесконечно одно и то же, во всех вариациях.
Я даже устала наивную дурочку из себя строить под конец допроса. Именно допроса, хотя называлось это по-другому.
Но ничего по существу не сказала.
Потому что подпол останется тут, на своей работе, под прикрытием корочек.
А наивная дурочка выйдет в полный опасностей и несправедливостей мир. И вот спрашивается, кто будет ее глупую жопку прикрывать на свободе? Кроме братика безбашенного? Который, кстати, еще и не вышел из казематов наверняка?
На нем больше висело, чем на мне, все же судимость, и прочие веселухи. Хоть и не доказанные, но зафиксированные.
А потому…
Ну его нафиг.
Валерик в любой момент выйдет и вспомнит про разговорчивую девочку. А, если не он, так папочка его. И не надо мне тут про программу защиты свидетелей. Не надо. Не Америка.
У нас свидетелей по-другому защищают. На два метра под землю закапывают – и все.
Так что вчера подпола я не удовлетворила, как он ни старался.
А потому что я – скромная девушка. И ничего ему не обещала. И вообще…
Где справедливость, в самом деле?
В кои-то веки решили с Максиком дело доброе сделать! Помочь двум бедным овечкам, так не вовремя попавшимся на глаза Валерика и его шакалят.
И на тебе.
По полной получили.
Валерик уже, наверно, на свободе.
А мы тут.
Меня опять привели в тот же кабинет, из которого отправили ночевать в казенном доме пару часов назад.
И там все тот же подпол, лениво щелкающий мышкой , поднял на меня тяжеленный взгляд. Глаза у него были серые, острые. Каменные. Даже мороз продрал. Вот ведь…
- Доброе утро… - черт, как его зовут-то? Не помню же нифига…
- Доброе. Как спалось?
Еще и спрашивает! Издеваается… Ну ничего, господин подполковник, получите сейчас веселье.
Развлечетесь.
- Ой, знаете, не очень. Лавка жесткая, а кожа у меня нежная. Синяки теперь, вот смотрите, - я доверчиво хлопнула ресницами и отогнула немного ворот футболки. Там в самом деле был синяк, но, естественно, не от шконки, а от ночных приключений.
Подпол на секунду задержал взгляд на голом плече, дрогнул ноздрями.
Ой… А ты не такой каменный, да? Я еще вчера заметила. Слишком ты пристально мои губы разглядывал. И за руками следил. Интересно как…
- И вообще… - подпустила в голос интимного хрипа, облизнула губы, помня, что вчера это особо не произвело впечатления, но, может, мне показалось? – Холодно, страшно. Я до сих пор в ознобе.
Так… Подпустить немного дрожи, прикусить губу, и слезы на глазки!
Да, слезы – безотказный вариант.
Я – трогательная, нежная, беззащитная. Меня необходимо спасать и от всех бед укрывать.
Каждому мужику хочется себя почувствовать защитником. Глубинный собственнический инстинкт.
Так хорошо на нем играть!
Подпол немного дрогнул углом губ и не сумел удержать внимательного взгляда, скользнувшего по всем тем частям тела, на которые я хотела обратить внимание.
