Что она подойдет и позволит сделать с собой все, что мне захочется!
Так чего опять выделываться?
Чего спинку выгибать и шипеть?
Наоборот… Поговорила с братом, убедилась, что у него все хорошо, что рожа наглая в экран с трудом лезет, успокоилась…
И где моя благодарность, Кошка ты вредная?
Я и так долго терпел.
Очень долго.
Практически с самого порога. Похоже, что картина спящей на моем диване женщины скоро станет настолько привычной, настолько обыденной, что, когда это прекратится… Черт, я могу почувствовать потерю. Ох, стоп, подполковник. Меняй ход мыслей, пока не поздно!
И вот что на меня так повлияло?
Ну не секс же, в конце концов? Не в том я возрасте, чтоб из-за секса, пусть и отличного, башню срывало.
И не выясненные сегодня обстоятельства про так называемого опекуна Кошки.
Интересного, кстати, человека. Если его так можно назвать, конечно же.
Васькин Дмитрий Игоревич был, оказывается, очень влиятельной фигурой на Севере. Особенно на полуострове, который его жители привычно называли Островом. А остальную часть страны – Материком.
На Острове, располагающемся за Полярным кругом, жить было нелегко, но , в принципе, очень денежно. Там давно уже не оставалось тундры, ее полностью выело вредное производство, никелевый, палладиевый, рудный комбинаты, на которых добывалась половина таблицы Менделеева.
Васькин владел половиной города и двумя из трех комбинатов. Был вхож не только к губернатору края, но и чуть ли не к президенту, как поговаривали.
Кошке он приходился дальней родней со стороны матери. И после признания родственницы недееспособной быстренько подгреб под себя наследство Курагиных: три обогатительных фабрики и парочку шахт, где добывали палладий. Это увеличило его капитал примерно на треть и позволило в скором времени выкупить к имеющемуся комбинату еще один.
Так что с точки зрения выгоды наклевывался прямой мотив.
Но…
Автокатастрофу признали случайностью, уголовное дело даже не открывалось, хотя в таких случаях – это обязательная процедура. Везде. И даже там, где называют себя островитянами и всячески отделяются от Материка. Но , судя по всему, дело замяли. Удалось по своим каналам в те сроки, что у меня имелись, то есть в ничтожно малые, только общую информацию получить.
И не было гарантии, что, начни я копать глубже, начальство не принялось интересоваться, а своими ли делами занимается начальник оперативного отдела МВД? И как у него там с раскрываемостью, если есть время на личные дела? И на инициативу, которая, как известно, наказуема?
Так что мне удалось узнать, что Максим Курагин как-то очень вовремя попал в тюрьму, там подписал документы, в которых назначал Васькина своим поверенным по всем делам, практически передавал ему бразды правления отцовской компанией и опеку над несовершеннолетней сестрой. Сам Курагин не упоминал ничего подобного в разговоре сегодняшнем, из чего можно было сделать вывод о фальсификации подписи. Которую никому в голову и не пришло проверить.
А Людмила Курагина жила в доме Васькина с шестнадцати до восемнадцати лет, с небольшим перерывом, когда находилась в приемнике-распределителе. Вот туда, я, собственно, запрос и направил.
Должны были сохраниться ее личное дело, карты медосмотра и прочее.
Уже какая-то информация.
Но основная информация могла ко мне поступить от первоисточника. От самой Людмилы. Надо только поймать момент, поговорить.
Ну и об основной цели ее пребывания в моем доме забывать не стоило. Показания против Росянского.
С обязательным присутствием в будущем на судебном заседании. Чтоб с гарантией.
Как раз можно было и вывести на этот разговор через ее мотивы.
Но вот проблема: упрямая Кошка не давалась в руки. Вернее, в руки-то она мне давалась, но не вся.
Тело ее я заполучил, а вот то, что в голове…
Не доверяла она мне, не желала открываться. Я это ощущал на интуитивном уровне и понимал, чуть-чуть передавлю или не вовремя начну спрашивать… И все. Закроется. Сорвется.
Придя сегодня домой и застав опять ее спящей у себя на диване, я пару минут поизучал мягкие волнующие изгибы, копну русых волос, тонкую руку, бессильно упавшую на пол…
И занялся своими делами, стараясь ее не будить.
Пусть поспит Кошка. Добрее будет.
А потом, сделав чай и устроившись в любимом кресле, не мог отказать себе в удовольствии разглядывать спящую женщину. Бездумно. Вообще убрав из головы любые мысли, хотя накатывали, конечно, многочисленные.
И похоть, потому что невозможно ее , такую, не желать.
И гнев, потому что непонятно, невозможно представить, что ее, такую маленькую и хрупкую, мог обижать какой-то скот, который свое еще получит, безусловно.
И растерянность, потому что эмоции, мною переживаемые, вообще ни на что не походили. И напрягали.
Но не зря я потратил столько времени на обретение внутреннего покоя.
И теперь все пригодилось.
Пожалуй, это была самая эффективная моя медитация.
В полутьме, разглядывая мирно спящую женщину и слушая потрескивание поленьев в камине.
А затем она проснулась.
И из Кошки , мирно нежащейся на диване, мгновенно превратилась в Кошку настороженную.
Да еще и неблагодарную.
Ну ничего.
Кошек тоже дрессируют.
- Иди сюда, - сказал я ей, едва завершился разговор с Курагиным.
Она постояла, помялась, поперетаптывалась стройными ножками по ковру… Сверкнула зелеными глазищами.
И пошла.
Медленно и настороженно.
Принюхиваясь розовым носиком.
Что сделает человек? Погладит? Ударит? Ногой отшвырнет? За шкирку прихватит?
Я сидел, спокойно положив руки на подлокотники и смотрел. Взгляда не отпускал.
Иди, Кошка моя. Иди.
Она подошла, встала между моих раздвинутых коленей. И уставилась на меня ожидающе. И взволнованно.
Я поднял ладонь, положил ей на бедро. Кошка чуть вздрогнула. Напряглась.
Гладкая горячая кожа идеально ощущалась под моими пальцами. Нежно и упруго. Провел выше, до бедер.
Вздохнула. Тихо, с легким всхлипом.
Нерешительно положила обе ладошки мне на голову, чуть царапнула ноготками. Игривая…
Дернул к себе, обхватив за голую ягодицу, так, что Кошке поневоле пришлось оседлать меня в кресле.
Ахнула, уцепилась за шею одной рукой, вторую уперла в спинку кресла.
