Катька все говорила и говорила, распаляясь все больше, словно получив карт-бланш от меня. Я ее понимала. Здесь и в самом деле, очень мало народа, все друг друга знают через пять рукопожатий… И я с одной стороны была свежими ушами, а с другой стороны – своей. Можно поделиться всякими подробностями, которые человеку с улицы не расскажешь.
Я слушала про Старика, про его потери… И радовалась. Так сильно радовалась! И все равно считала, что он мало получил! Мало!
Потому что это сейчас он импотент, а пять лет назад… Пять лет назад у него хватало сил издеваться надо мной.
Так же, как он сейчас издевался над другими женщинами. Пусть и продажными. Но они были людьми.
Они были живыми. Нельзя так с людьми.
- А он по-прежнему там же живет? – перебила я Катьку.
- А? – она хлопнула ресницами, переключаясь, - да… Наверно… По крайней мере, я ничего не знаю о том, что он куда-то переезжал… Дом его на продаже стоял, это точно, мне кто-то говорил про это… Но, по-моему, так и не купили. Кому, нахрен, эта гробина нужна?
- Ну да, - задумчиво кивнула я, - только сжечь…
Хорошая идея. Какая хорошая идея!
Я задумчиво постучала по круглому боку стакана ногтем. Похоже, план начал вырисовываться…
Когти Кошки.
- Ну привет, дядь Дима, - я улыбнулась и резко пнула в грудь начавшего подниматься с кресла Старика, - сидеть.
Он хрюкнул, упал обратно и уставился на меня с таким выражением, что в другое время можно было бы… Пожалеть? Да, можно было бы. Но я не жалела.
Меня он не жалел.
Вот и я не буду.
Прошлась по комнате, машинально отмечая то, что поразило, прямо бросилось в глаза сразу же, стоило попасть сюда.
Запустение. Смерть.
Пять лет назад этот дом выглядел крепостью. Толстые стены, окна-бойницы, красный кирпич, за бешеное бабло привезенный с материка. Ни у кого в городе не было такого.
И обстановка внутри тоже кричала о том, что тут никто шутить не любит. Дорого-богато в самом пошлом, самом мерзком смысле этого выражения.
За пять лет крепкий дом не изменился внешне.
Разве что автоматические ворота теперь не открывались. Автоматически.
И будка охраны была пуста.
И, судя по тому, что прошла я внутрь спокойно, и никто не вызвал полицию, охрану, видеонаблюдение тоже отключено.
Крепость снаружи, так пугавшая меня, в которой я провела два своих самых страшных года в жизни, превратилась в пузырь, наполненный гнилью.
Так же, как и его хозяин.
Старик изменился. И очень. Обрюзг, потолстел еще больше, на красной роже набрякли огромные мешки под глазами.
Прикасаться, подходить к нему было противно.
До тошноты.
Я и не собиралась близко подходить.
Не скрою, сначала хотела, правда хотела.
Посмотреть в глаза. Сказать пару ласковых. Всадить в пузо заточку. Подождать, пока сдохнет. Не просто так, а муках. Чтоб осознал, чтоб до последнего вздоха своего видел меня. И понимал, за что ему это.
А потом поджечь этот сраный сарай.
И смотреть со стороны, как полыхает мое гнилое прошлое.
Может, тогда отпустит? Должно же хоть когда-то? Ну а потом… Как повезет.
Повезет свалить из города, свалю.
Не повезет – сяду.
Дальше пожара мой план действий не распространялся. Просто потому, что я отчего-то была полностью уверена, что меня после пожара… Тоже не будет. Прежней. А у новой меня… Ну, какие могут быть планы у убийцы?
Насчет людей, живущих в доме, я не беспокоилась. Старик терпеть не мог посторонних на территории, а потому прислуга была приходящей, а для охраны оборудовали отдельно стоящий домик. Который как раз и пустовал сейчас.
Очень кстати.
- Что, дядя Дима, денег на охрану перестало хватать?
Старик опять хрюкнул. Сглотнул, тараща на меня глаза. И явно не веря тому, что видит.
- Люська… - выдохнул он наконец, опять попытался подняться, но я не позволила. Шагнула, уперлась ногой, обутой в жесткий грубый ботинок на подошвах с протектором и шипами, прямо ему в животяру.
- Я сказала, сидеть. И не вздумай дергаться. А то ниже надавлю.
- Че тебе надо, сучка?
Он смотрел на меня, снизу вверх, глаза с налитыми кровью белками выглядели мерзко, пах он еще более отвратно… Я напряглась, боясь, что стошнит. Надо заканчивать.
- Да вот, посмотреть на тебя пришла.
- Посмотрела?
- Да. Ты стал еще сильнее вонять.
- Зато ты, я смотрю, в порядке.
- Не твоими молитвами.
- Уверена? Да ты, сука, радоваться должна, что я тебя в дом взял!
Я задохнулась, в глазах стало красно. Радоваться? Я? Радоваться? Правда, что ли?
Не сдержалась, пнула в грудь, метя в солнечное сплетение.
Он захрипел, повалился боком на пол. Я, не останавливаясь, добавила еще по почкам. На каждый удар он хрипел, а я…
А я плакала.
- Сука, тварь! Сука, сука, сукааааа!!!
Когда я остановилась, он уже не хрипел.
Отошла от него, уселась прямо на пол, привалилась к стене, закрыв лицо руками и захлебывась плачем.
Неожиданно пришло понимание, что все зря. Что я могу его убить. Могу сделать ему очень-очень больно, гораздо больнее, чем сейчас! Могу ему яйца отрезать, сжечь заживо!
Но это ничего не решит.
И мне это никак не поможет.
Потому что то, что произошло… Этого уже не изменишь. Оно уже было. И оно со мной навсегда.
Грудь запекло такой острой болью, что я даже замерла на секунду, пережидая приступ.
Мелькнула мысль, что я могу тут умереть. И стало смешно.
Стоило только представить глупость ситуации.
Убийца пришла убивать. И сама умерла. А жертва ее – выжила.
Я же Старика не прикончила. Так, попинала по ребрам. Шкура толстая, выживет.
А я?
А я – не выживу.
Я – уже мертвая.
И этого не изменить ничем. Ни попыткой в справедливость, ни его смертью, ни гипотетической возможностью засадить эту тварь за решетку…
Ничем.
Он ничего не поймет. Ни одной искры раскаяния в вылупленных глазах. Только страх за свою шкуру. Он не человек, животное. До животного не достучишься.
Чего я хотела, идя сюда?
Чтоб он все осознал? Чтоб извинился? Понял что-то?
