В доме было тихо, ничто не указывало на присутствие Германа и его пассии. Может, уже уехали куда-то? Тем лучше. Пусть Содому и Гоморру устраивают где-нибудь за пределами особняка. Евгения накормила меня вкусным обедом и снабдила хорошим перекусом. Беспокоится, чтобы я не заработалась и не забыла об ужине.
— Спасибо, — я встала из-за стола, взяла тарелку с нарезанными фруктами и чай.
— Всё наладится, — вдруг проговорила женщина. Она меня жалела, но я не хотела этой жалости. Не хотела выглядеть совсем уж ничтожной.
Ничего не сказав, я пошла к себе. Поставив тарелку и кружку на туалетный столик, ушла в ванную. Как обычно, Герман бросил свой пиджак на сушилку. Потом сам же будет его искать и чертыхаться. Мне по большому счету должно быть плевать на его вещи, но я всё равно взяла пиджак, сложила его и повесила на крючок. Из внутреннего кармана неожиданно выпал аккуратно сложенный квадратик альбомного листа. Я не удержалась, развернула его и увидела собственный набросок. Это была моя зарисовка. Пыталась изобразить Германа, когда он мирно спал в нашей кровати. Надо же… Сохранил. Я как-то забыла об этом… Удивительно, что муж не разорвал мой рисунок и не выбросил его. Я положила находку обратно в карман и ушла заниматься домашним заданием.
Настал холодный вечер. Я отложила кисточку, встала и немного размяла спину. Открыв балкон, вышла на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Небо чистое, уже загорелись первые звезды. Тихо. Ветра нет. Свое успокоение я нахожу исключительно в работе и природе. Они напитывают меня энергией, помогают не отчаиваться и не опускать руки.
Блеск фар слепит уже давно пожелтевшую и почти опавшую листву на деревьях. Герман вернулся. Алексей уже встречает хозяина. Вижу, что муж выходит под руку со своей Ларисой. И он, и она явно выпили. Слышится их смех. Отвожу взгляд в сторону. Неприятно. Даже больно. Я ненавижу эту боль, потому что, ее не должно быть. Я же не люблю этого человека. Тогда почему больно? Причем так, что хочется ногтями вцепиться в каменный бортик балкона и разодрать пальцы в кровь.
Нужно сохранять спокойствие. Во мне растёт и крепнет ребенок, и он не должен испытывать всю ту дрянь, что сеет его отец. Только эта мысль заставляет меня держаться спокойно, будто бы всё равно, будто бы ничего не происходит.
Возвращаюсь обратно в спальню, так как уже начала сильно замерзать. На сегодня с работой покончено. Бережно отставляю мольберт со своей картиной в сторону, давая ей возможность спокойно подсохнуть. Собираю тюбики с краской и кисточки. Единственное, что мне не нравится в процессе созданий картин — мыть кисточки. За ними нужно тщательно следить, а краска категорически не хочет быстро и легко смываться с ворса.
Прибравшись, выхожу из комнаты, чтобы помыть кисти. В коридоре сталкиваюсь с нашей «гостьей» и Германом. Прекрасно! Теперь эта женщина в буквальном смысле будет жить по соседству со мной. Гарем какой-то! Ухожу в ванную, игнорируя пристальный взгляд мужа, обращенный в мою сторону.
Секунда, чтобы маска безразличия безбожно не треснула прямо на лице. Еще одна, чтобы руки перестали так по-идиотски дрожать. Открываю кран. Опустив в раковину кисточки, упираюсь в гладкие края умывальника и опускаю голову. С приходом беременности я стала уж слишком чувствительная, будто бы все нервы теперь обнажены. Это, пожалуй, одно из немногих изменений, что случились со мной.
Глубоко вздыхаю и принимаюсь за дело. Периферийным зрением замечаю, что дверь в ванную комнату открылась. На пороге стоит Герман, спрятав руки в карманах брюк. Не обращаю никакого внимания, продолжаю заниматься кисточками.
— Такой жизни ты для нас хотела? — слышу тихий вопрос. — Чтобы я тебя ненавидел? Избегал? Изменял? Это лучше?
— Мне всё равно, — отвечаю, не останавливаясь.
— Даже если я разложу Ларису прямо у тебя на глазах? — Герман отрывается от двери, которую всё это время подпирал спиной и делает один шаг в мою сторону. Больно бьет своим вопросом. Наотмашь. Но и тут я стою ровно. Только едва заметно повела плечами.
— Мне всё равно, — повторяю.
— А ты не так слаба, какой я тебя считал раньше. Есть характер. Знаешь, никак не могу понять, чего тебе не хватало?
— Свободы.
— Она у тебя скоро будет. Не переживай.
— А я и не волнуюсь. Играй в свой театр абсурда сам, только меня в него не впутывай, — выключаю кран и кладу вымытые кисти на салфетку.
— Этого всего могло и не быть.
— Могло, но ты посчитал иначе.
— Почему ты вытряхиваешь из меня всю душу даже тогда, когда я делаю всё, чтобы тебя не было в моих мыслях? — Герману не нужен был ответ. Скорей обозначил то, что ломало его.
— Твоя главная проблема в том, что ты не умеешь выражать свои чувства, если они у тебя, конечно же, есть. А вот боль… С ней у тебя всё в порядке, — я осмелилась поднять голову и встретиться в зеркале взглядом с Германом. — Хочешь, испытывай меня дальше. Мне всё равно, — я схватила кисти и повернулась. — Хочешь, трахайся с ней хоть каждую ночь. Не давайте мне своими криками спать. Тешь себя мыслью, что меня это задевает. Но вот только мой рисунок всё еще у тебя и в этом-то заключается твоя трагедия.
Я обошла Германа и покинула пределы ванной комнаты. Этой ночью я спала совершенно спокойно, хотя была уверена, что муж обязательно устроит какую-нибудь пытку. На следующий день горничная сказала, что Лариса и хозяин ночевали в разных комнатах.
2.
Оставаться спокойной двадцать четыре часа в сутки, оказалось задачей не такой уж и простой. Особенно она усложнялась из-за Ларисы, которая в своем коротком халатике расхаживала по дому, будто бы уже стала здесь полноправной хозяйкой.
Я ужас как не хотела поддаваться на все эти дешевые провокации, но признаюсь, ревность отлично играла на моих нервах. И откуда она только взялась? Всё было бы куда проще без чувств, без эмоций. Пусть и эта Лариса, и Герман делали что хотели, а я спокойно занималась бы своими делами. Потом бы родила ребенка, что-нибудь предприняла, чтобы остаться с ним или забрать. И весь этот цирк утонул бы в далёком прошлом. Но нет… Так просто не получается.
Я начала ловить себя на мысли, что остро реагирую всякий раз, когда Герман касается этой женщины. Меня это злит. Я ненавижу их двоих. Думаю, у Германа крупные проблемы с самим собой. Он не глупый человек. Тупица банально не сумел бы управлять такой внушительной корпорацией. Но вот в построении личной и семейной жизни мой муж полный ноль. Это звучит грубо, зато справедливо. Единственное, что никак не укладывается в моей голове, так это, зачем Герман устроил показательное шоу с гаремом? Чтобы позлить? Вызвать ревность? Причинить мне боль? Или показать, что он и без меня хорошо живет, не загибается, не мучается бессонницей? С некоторыми пунктами попадание просто стопроцентное. А вот с последним… Тут полная неувязка получается.
