— Ты превращаешься в монстра, Герман. Твои же страхи уродуют тебя. И знаешь, порой находиться с тобой рядом становится невыносимо трудно. Я просто устала. Ты совсем не любишь меня и ребенка тоже. Тебе всего лишь нужен наследник, потому что это логичное решение, потому что так принято у нас — иметь детей.
— Это полная чушь, — прошептал Герман. Его лицо вдруг исказила маска боли.
— Человек, который любит, не будет так себя вести. Не станет срываться и обвинять во всём, в чём только можно.
— Именно любовь к тебе и заставляет меня сатанеть от ревности, — Герман сделал шаг в мою сторону.
— Нет, — я вытянула руку вперёд, — стой, где стоишь и не приближайся. Ты любишь только себя и крутит тебя только от твоих эгоистичных желаний. Всё должно быть по-твоему, все обязаны подчиняться тебе. Ты и нашу дочку тоже под контроль возьмешь, когда она родится? Да?
— Арин, всё не так как ты думаешь.
— А я уже и не знаю, что думать, — жму плечами и чувствую, что комок подступил к самому горлу и мешает дышать. Только бы не расплакаться. — Ничего у нас с тобой не получается. Несмотря на прошедшее время, мою беременность, мы всё так же стоим на месте. Не знаю, что нам делать, но жить я с тобой не хочу. Дело здесь не в Саше или еще в ком-то. Просто не хочу. Я сдаюсь. Правда, — меня вдруг охватило такое давящее бессилие, что даже двигаться нормально не получалось. — Мне тебя не изменить, Герман. Не вытравить из твоей души ревность и страхи. Так больше продолжаться не может, иначе это плохо кончится.
— Понимаю, — тихо отозвался Герман, спрятав руки в карманах домашних штанов. — Я всё прекрасно понимаю и, наверное, ты права. Мы слишком далеко зашли.
— Это тупик. И знаешь, осознавать такое жутко больно, — я быстро вытерла навернувшиеся на глазах слёзы. — Когда ты привязываешься к человеку, когда влюбляешься в него, а всё складывается таким печальным образом, становится адски больно.
— Арин, что я могу сделать для тебя? — голос Германа дрогнул.
— Ничего. Мне совершенно ничего не нужно. Просто оставь в покое, — через силу выдавила я из себя ответ. — Хотя нет. Знаешь, кое-чего я всё-таки хочу, чтобы мы развелись. Тихо-мирно развелись и каждый вернулся в свой мир и прекратил причинять боль, — я развернулась и аккуратно накрыв руками свой живот, поплелась к себе в спальню, глотая слезы и ощущая в себе отравляющую пустоту.
15.
— Я съеду из дома на некоторое время, чтобы… Чтобы и ты, и я немного обдумали ту ситуацию, которая сейчас между нами сложилась, — заявил ранним утром Герман, бесшумно появившись на пороге моей спальни.
За всю ночь я ни разу не сомкнула глаз и, судя по помятому виду Германа и темным кругам, он тоже не баловал себя сегодня сном. Теперь этот человек стоит напротив меня, прячет уставший взгляд и не может найти своим рукам место: то в карманы брюк прячет, то заламывает. Нервничает, причем, кажется, намного больше чем я. Мне тоже нелегко, только вот никаких физических и эмоциональных сил не осталось, чтобы хоть как-то показать свои переживания.
— Хорошо, — получается болезненно равнодушно. — Только вряд ли это что-то изменит между нами.
— Может быть, но сейчас лучше сделать именно так. Дом в полном твоем распоряжении. Водителя оставлю, Евгения и несколько горничных продолжат заниматься своей работой, — голос Германа звучал непривычно неуверенно и как-то безжизненно, будто всё за него говорил робот. — Ты будешь под надежным присмотром.
— А сам-то куда? — устало спросила я, сжимая в руках край одеяла. Только эта незначительная деталь выдавала моё внутренние состояние.
— В охотничьем домике побуду.
Повисла неловкая пауза. Боль была слишком сильной, слишком ощутимой и свежей, чтобы попытаться всё сейчас переиначить. Я не могла видеть Германа и была рада тому, что он принял решение уехать. Нам, действительно, нужно время, иначе в самом деле сойдем с ума.
Герман глянул на меня и показалось, будто он хочет ещё что-то сказать. Такие мелочи всегда интуитивно ощущаешь, но он промолчал, развернулся и просто ушел. Хорошо, что муж сделал именно так. Слова сейчас были как никогда лишние.
В душе всё переворачивалось и бесновалось. Весь день я пробыла в своей комнате и отвергала любое предложение горничной что-нибудь съесть. Обида беспрерывно росла в моей груди и вскоре достигла просто немыслимых масштабов, когда ее уже трудно уместить в себе, когда хочется вскрикнуть, дать хоть какой-то выход для нее, но только вот связки предательски отказывались работать.
Поэтому, чтобы справиться со всем этим, найти хотя бы каплю какого-то утешения я, практически не раздумывая, позвонила матери. Она ответила далеко не сразу.
— Привет, мам, — проговорила я, чувствуя, что вот-вот заплачу. Еще ничего такого не сказала, а слёзы уже душат.
— Привет. Что-то случилось? Я сейчас немного занята, — торопливо проговорила мать, и я сразу же уловила в ее голосе нотки раздражения.
— Что-то вроде того, — тяжелый вздох. — А чем ты занята?
— К нам с отцом гости приехали, сама понимаешь. Нужно проследить, чтобы на столе всё было накрыто, да и в целом, создать хорошую атмосферу уюта, — быстро проговорила мама и начала рассказывать про какие-то рецепты блюд и сколько нынче в супермаркетах стоит красная рыба и достойное шаманское.
— Мам, я, наверное, с Германом разведусь, — выпалила я, тем самым прерывая ее бесконечную и бестолковую речь про фарфоровые тарталетки.
— Что?! — мама даже вскрикнула, из-за чего мне пришлось на секунду отнять от уха телефон, чтобы не оглохнуть. — Арина, что это еще за новости? Какой развод? У вас же скоро ребенок родится.
— Мам, мне с Германом трудно. Я не справляюсь.
— То есть раньше справлялась, а теперь нет? Арина, твой муж очень влиятельный человек и с таким нельзя ссориться. Ну немного повздорили, так что же теперь, сразу нужно разводиться? Знаешь, с таким подходом к жизни, ты ничего не сможешь добиться. Хочешь, чтобы тебя потом за глаза все обсуждали, и никакой мужчина не захотел взять в жёны? Дочка, ты уже давно немаленький ребенок. Какие-то твои капризы Герман допускал, но ты-то должна иметь определенные рамки, границы дозволенного.
— Лучше уж я буду жить одна, чем вот так, — вставила я.
— И опозорить семью?!
Ах да! Как я могла забыть о том, что честь семьи и то, что скажут люди, всегда у мамы стояло в приоритете. Только вот сейчас это неприятно кололо, я бы сказала, даже жгло.
— Нет, не хочу я никого позорить.
— Арина, твоя сестра вон с какой трагедией справилась, а ты здесь устраиваешь драму из нечего. Герман тебя бьет?
— Нет.
— Голодом морит?
— Нет.
— Ребёнка хочет?
— Хочет.
