Не то что бы я простила своему мужу все его выпады и выходки, просто то, что он там, а я — здесь, по ночам казалось мне настоящей глупостью. В тот день, когда мы ссорились, я действительно была готова уйти, просто развернуться и уйти, даже вещей никаких не брать с собой, но теперь, когда эмоции немного утихли, прежней решительности к побегу я в себе уже не нашла.
Наверное, это и есть та любовь, вернее, одна из ее граней, которая пробивается даже через боль. По нормальному стоило бы забрать вещи, тихонько уйти, а затем подать на развод. Так сказать, не сошлись характерами. Боже, как же меня бесит эта бездушная, сухая формулировка! Но в определённой степени именно она нам и подходит. Что-то вроде, когда вся душа вытрушена, тебя знобит, но подавать виду, что всё откровенно плохо, не хочется. Вот тогда-то это «не сошлись характером» и приходит на помощь. Безликое, а главное безболезненное словосочетание, к которому люди даже не придерутся и непременно сразу же переведут тему разговора в другое русло.
Но я продолжала лежать в своей кровати, даже не допуская мысли о том, чтобы уйти. Может, со мной что-то не так и меня тянет к мазохизму? Но искать лёгкого пути я категорически не хотела. Проще всего взять и убежать от ответственности, от проблем. А дальше что? Так же уходить, как только начнет назревать новый конфликт? Это несерьезно и неправильно. У ребёнка должна быть полноценная семья и дать ему это могут только родители.
Осознавая всё это, я начала лучше понимать, почему именно скучаю по Герману. Здесь таились не только личные причины, но и вполне объективные. Когда всё это немного расставилось по своим местам, мне стало даже как-то легче. Не то что бы прям совсем, но существенно.
Сон выдался какой-то немного неспокойный, поэтому уже ранним утром я была на ногах. Настя еще спала, и я не собиралась ее будить. Человек и так пренебрёг своим личным временем и приехал сюда ради меня, нужно же ведь иметь совесть. Пусть отдохнет.
Предрассветное небо обещало на сегодняшний день хорошую ясную погоду. Ветер отсутствовал, вселяя какое-то необычное чувство умиротворения. Спустившись на первый этаж, я прошла на кухню, чтобы взять несколько мандарин. Справившись с этой нетрудной задачей, я на редкость довольная и вдохновлённая, собралась вернуться к себе в комнату, чтобы немного поработать.
Вдруг открылась входная дверь, впуская в дом холодный зимний воздух, что практически тут же растаял, едва успев коснуться моих ног. Герман вернулся. Я замерла на месте, чудом не выронив мандарины. Очевидно же было, что рано или поздно мы должны встретиться. Более того, меня больше устраивал именно вариант «рано». Тогда почему меня вдруг охватило такое странное чувство оцепенения? Наверное, я просто совсем иначе представляла нашу встречу и уж точно в моих мыслях она не должна была произойти ранним утром.
Судя по удивлённому взгляду мужа, он тоже не рассчитывал меня застать уже бодрой и готовой к новому дню. Немая сцена как-то неприлично затянулась. Ну и что принято делать в таких случаях? Просто сделать вид, что ничего не произошло? Не получится. Слишком много боли мы вывалили друг на друга, чтобы так просто забыть. Но, пожалуй, в эту самую секунду не стоит сразу вот так рьяно прикасаться к неприятной нам двоим теме.
— Могу разогреть тебе вчерашний ужин, — тихо отозвалась я, банально не зная, что еще, можно сказать.
— Было бы неплохо, — Герман спрятал руки в карманах брюк и несмело улыбнулся. Ему тоже было неловко.
— Хорошо, — я развернулась и вместо того, чтобы уйти в спальню, как планировалось до этого, тихо вернулась на кухню.
Тишина неприятно ударяла по ушам, пока я пыталась собраться с мыслями и разогреть завтрак. И почему я вообще решила за это взяться? Увидел бы кто-то меня стоящей у плиты, расхохотался прямо в лицо. Вроде как непринято хозяйкам дома готовить и вообще ошиваться на кухне, но я никогда не видела в этом ничего дурного. А что? Такое ощущение, будто взяв тарелку в руки, ты этой тарелкой кого-то убьешь. Дурацкие порядки.
Понадобилось несколько минут, чтобы сориентироваться, а потом только дело сдвинулось с мёртвой точки. Пальцы немного подрагивали только от одной мысли, что Герман дома. Ну почему с нами всегда так? Почему не бывает легко? То ли я ненормальна, то ли Зацепин, то ли мы оба.
В общем, пока Евгения еще спала, я немного похозяйничала на ее территории и приготовила достаточно недурной завтрак. Даже самой как-то захотелось, поэтому стол я накрыла на двоих. Серьезного разговора нам всё равно не избежать, да и надо ли бесконечно бегать? Окончательно решим, что и к чему, а затем будем думать, как жить дальше.
Герман вошел на кухню тихо, практически беззвучно, я даже дёрнулась, когда увидела его. Муж переоделся в домашние брюки и футболку. Влажные темные волосы наспех были зачёсаны назад, значит, только из душа вышел.
Напряжение между нами ощутимо возросло. Воздух будто начал накаляться, заряжаться негативной энергией. Кожу словно бы пощипывало от неуютной атмосферы, даже просто молчать получалось с трудом.
Герман сел за стол и сцепил пальцы в замок. Я видела, что его плечи напряжены, буквально натянуты под светлой тканью футболки. Значит тоже ощущает всё то безобразие, что между нами происходит. Я поставила перед мужем тарелку с едой и подала столовые приборы. Нужно просто дышать и желательно делать это как можно спокойней. Вдох-выдох… Вдох-выдох… Кто начнёт первым? Он? Я?
Зацепин взял в руки вилку, повертел ее, затем отложил. Мне в глаза старался не смотреть. Стыдно? По идеи, должно быть. Но как показывает наш совместный опыт, это самое «должно» совсем ничего не предопределяет. Я видела, как строятся отношения моих родителей, как взаимодействуют Алина и Гриша, как Настя общается со своим мужем. На основе всего этого я понимаю, что наши отношения какие-то хронически-болезненные с самого первого дня. И дело здесь не в контракте, нет. Ведь по такой же схеме вышла замуж и Алина, и Настя, и даже моя собственная мать. А такие вот ломающие проблемы только у меня. Нам с Германом и вместе сложно, но порознь тоже невыносимо.
— Знаешь, — начала я, но муж тут же прервал меня, отрицательно мотнув головой.
— Нет. Сейчас говорить должен я… Потому что вина в произошедшем исключительно моя и… Мне за нее нужно отвечать, — голос Германа звучал тихо и очень серьезно.
Из-за перенапряжения, которое буквально омыло собой пространство кухни, я не могла усидеть на одном месте. Встав из-за стола, я начала ходить туда-сюда, бережно обхватив свой живот руками.
— Мне жаль, — продолжил Герман. — Я понимаю, что оправданий моему поступку нет и мне следовало думать головой, прежде чем набрасываться на тебя с обвинениями. Я не хочу тебя терять, не хочу, чтобы мы с тобой расстались. Должен ведь быть какой-то выход… Не знаю, может, мне следует походить к психоаналитику. Или мне просто трудно принять, осознать то, что я теперь не только глава своей фирмы, но и семьи, — с каждым новым словом Герман начинал говорить всё быстрее. — Я ведь знал и вроде бы был готов к женитьбе, сам настаивал на ребенке, а получается я совсем к этому не подготовлен. Совершаю ошибку за ошибкой и в упор не понимаю, почему делаю это. Ведь вроде бы ты беременна, тебе сейчас сложно и эмоционально, и физически… А я, как мужчина, должен тебя поддерживать, оберегать. Но получается так, что ты намного сильней и выносливей меня. Со всем справляешься, а мне… Мне по-прежнему трудно. Как так? Что со мной? — Герман посмотрел на меня, и я замерла на месте. Его взгляд был полон растерянности и чистого, практически детского непонимания.
