— Зачем? — язык усердно не хотел мне подчиняться, поэтому у меня получалось только выдавливать из себя краткие вопросы.
— Потому что мне уже осточертело то, как тебе всё преподносят на блюдечке с голубой каемочкой. Всё самое лучшее почему-то достается именно тебе. Хороший состоятельный муж, который носится с тобой, а ты его не любишь, деньги, пышная свадьба, ребенок. Ты ничего для этого не сделала. НИ-ЧЕ-ГО. А еще ходишь и вечно ноешь, чтобы тебя пожалели все вокруг, будто специально смеешься надо мной, говоря о том, какая ты вся несчастная. Не знаю, как так вышло, но Герман ради тебя на всё готов, а ты… Ты разбалованная, глупая девчонка, которая не заслуживает купаться в любви и роскоши, — Алина всё это говорила с такой неприкрытой злобой, ядом, что у меня даже мороз вдоль позвоночника змейкой скользнул.
Лицо сестры исказила маска жуткой ненависти и это сильно испугало меня. В голове образовался шум и как-то резко не по себе стало. Как же такое могло случиться? Я ведь никогда не думала о том, что Алина может мне завидовать. А чему собственно завидовать? С родителями у меня далеко не самые хорошие отношения. Последние несколько лет в роскоши мы не купались, так как у отца возникли существенные трудности на работе. Да, теперь у меня есть Герман. Он очень красив, успешен и действительно по праву может считаться мечтой многих женщин. Но я чаще с ним воюю, чем нежусь в ласке. Так чему же здесь завидовать? Но с другой стороны, посторонним людям ведь неизвестно всё это, вот и придумывают себе несуществующую модель идеальной жизни другого человека.
— Алина, да что с тобой такое? — я смотрела на нее и ловила себя на мысли, что больше не узнаю в ней своей сестры. Чужая женщина. — Это из-за выкидыша? Да? Я понимаю, тебе всё еще трудно смириться, но это же не значит, что нужно вот так себя вести.
— Дело здесь не в этом, — прошипела Алина. — Проблема вся в тебе, Арина. И меня бесит то, что я должна с тобой нежничать и улыбаться твоему счастью, только потому, что ты моя сестра. Иногда полезно побывать в той реальности, в которой живем здесь все мы.
— Думаешь, я живу в сказочном мире? Уж очень ты ошибаешься, Алина. Я тебя услышала и отчитываться или убеждать в противоположном не собираюсь.
— Правда глаза колит? А хочешь мы тебя обрадуем еще одной новостью, чтобы ты не вела себя так самоуверенно? — Алина заулыбалась, но эта улыбка едва ли была добродушной, а затем посмотрела на Ларису, которая всё это время тихо и спокойно слушала наш напряженный разговор.
— Я так понимаю, ты свято верила в то, что между тобой и Александром Ломовым что-то есть? — медленно спросила Лариса, как бы наслаждаясь всей этой ситуацией. — Так знай, Герман предложил ему деньги и Саша их с радостью принял с условием, что он больше в твоей жизни не появится. Вот теперь и живи с этим. Герману ты нужна в качестве инкубатора, а своему любовнику не нужна вообще. Должно быть, это мерзкое чувство абсолютной ненужности, да?
Я резко поднялась со своего места, крепко сжав в руках лямки своей сумки. В груди закружилось, будто в водовороте такое странное, болезненное чувство, что стремительно начало разъедать меня изнутри. Слёзы резко обожгли глаза, будто в них попал песок, но я не могла, просто не имела права дать слабину перед этими… людьми.
— Мне вас жаль, — спокойно, насколько это вообще было возможно сделать с раскуроченной от боли предательства грудной клеткой, проговорила я. — Две озлобленные женщины, которые ищут утешение в пускание яда. Никто не виноват в том, как вы живете. И вместо того, чтобы меня пытаться унизить, для начала создайте и сохраните свою собственную семью, — я схватила своё пальто и даже не надевая его, быстро вышла на улицу, где меня терпеливо ждал мой водитель.
Не знаю, чего во мне было больше: обиды или обжигающей злости. Я села в машину, бросила рядом сумочку и прикусив нижнюю губу, уставилась в окно. Слёзы невыносимо жгли глаза, а странное сдавливающее чувство в груди мешало дышать. Я всё еще слабо верила в то, что Алина оказалась такой, такой… коварной. Сразу вспомнилось наше детство. Всё ведь в нём было не так уж и плохо. Да, я была загружена учёбой, дополнительными занятиями, но с Алиной всегда дружила, общалась, играла. Когда же между нами всё стало настолько плохо?
Вдруг в голове зазвучал голос Германа. Как-то, когда мы отдыхали в охотничьем домике, муж рассказывал мне про свои отношения с братом. Я тогда искренне удивлялась тому, почему у них всё сложилось именно таким печальным образом. А суть ведь оказалась до безобразия, до тошноты проста. Деньги. Всё всегда делается из-за денег. Любят, предают, убивают, забывают из-за каких-то бумажек. Теперь-то я точно поняла всю ту страшную силу, которую в себя таят деньги. Любимая сестра завидовала моему материальному благополучию. Причем это была не просто зависть, а какой-то отравляющий, густой как смола, яд. Боже, я никогда в ее глазах столько ненависти не видела.
И почему я была настолько слепа? Почему не замечала очевидного? Да мне даже в голову такое прийти не могло. Моя сестра на стороне Ларисы. Раньше бы я в подобный тандем не поверила, но оказывается, порой возможно абсолютно всё.
Я тихо плакала, поджав губы. Мне было всё равно на то, что Герман уже умудрился увидеться с Ломовым и вручить ему деньги только, чтобы меня оставили в покое. Хотя, если так посудить, то Саше я получается нужна была тоже из-за денег. Отвергнутая сестрой, проданная родителями и парнем, которого я раньше по глупости думала, что люблю. Вещь. Я почувствовала себя обыкновенной вещью. Продали-купили. Ненужная. Нелюбимая.
Конечно, львиную долю на себя забирала и моя беременность, поэтому всю эту ситуацию я принимала преувеличенно близко к сердцу. Но справиться с собой всё равно не могла. Я ведь хотела, как лучше. Искренне переживала о том, а как Алина справится со своей утратой. Всю душу держала вот так нараспашку и перед родителями, и перед Ломовым, и перед собственной сестрой. А ничего кроме растоптанных ошмётков этой самой души я и не получила.
Вслед за разговором в домике я вспомнила еще одну реплику Германа. Она была брошена еще очень давно, но чётко врезалась мне в память. Тогда муж говорил о том, что он от меня никогда не откажется, я буду умолять его не делать этого и он послушается, несмотря ни на что. Так оно и получалось сейчас. Нет, я конечно, не умоляю его в прямом смысле этого слова. Просто, кроме него, я кажется, действительно, никому больше по-настоящему не нужна. Несмотря на наши бесконечные скандалы, недопонимания и всякие ситуация, когда нервы наизнанку выворачивались, Герман оставался верен себе и мне.
Водитель видел, что я плакала, но ничего говорить не стал, просто молча выполнял свою работу. Я пыталась успокоиться, взять себя в руки. В конце концов, ничего смертельного не произошло, просто разочаровалась в близком человек. А что? Будто родной человек не может разочаровать. Будто, если мы одной крови, то это уже обязует нас всех к чему-либо перед друг другом. Но всё-таки как остро жжёт в груди.
Приехав домой, я глубоко вздохнула, затем выдохнула и только после это открыла входную дверь. Герман сидел в гостиной на диване с ноутбуком на коленях и читал какие-то бумаги. На кончик носа съехали очки. Всё-таки действительно решил перейти на них? Хотя, наверное, оно и к лучшему. Но, пожалуй, капли всё равно придется применять, чтобы белки не выглядели такими воспалёнными.
