— Да, конечно.
Я всё-таки допила чай и съела несчастный кусочек пирога. Удобней устроившись на кровати, я прикрыла глаза и не заметила, как провалилась в сон. Мне снилась детская площадка. Она была незнакомой и вообще вряд ли я находилась в своем городе. Стоял чудесный солнечный день. Вокруг бегали маленькие дети, где-то неподалёку стояли их родители. Я держала в руках розовую панамку, украшенную мелкими цветочками. Какие-то ромашки что ли. Я понимала, что пришла сюда со своей дочерью, но ни ее имени, ни то как она выглядит, я совершенно не знала.
Мы вроде бы как давно вышли на прогулку и уже надо было возвращаться домой. Я взглядом искала свою дочь, но найти никак не получалось. Это было похоже на то чувство, когда на званом вечере, я не могла найти Германа, а ко мне еще его брат пристал и я ощущала себя не в своей тарелки.
— А вы позовите, — вдруг посоветовала мне незнакомая женщина. — Позовите-позовите и обязательно откликнется.
Женщина улыбалась мне искренней добродушной улыбкой, обнажая свои гнилые почерневшие зубы. Я отшатнулась и снова посмотрела на детскую площадку. На ней уже никого не было, только маленькая девочка в розовом платьице, что как раз подходило по цвету к панамке, сидела в песочнице и лепила куличики.
Я хотела позвать девочку, осознавая, что она моя дочь, но не получилось, словно бы у меня голос пропал. Пришлось подойти, но всякий раз, когда я делала шаг вперед, девочка, будто отдалялась от меня. Я боялась, что потеряю ее, а догнать всё равно не получалось. В конце концов, дочка исчезла из поля моего зрения. Я принялась осматриваться по сторонам, судорожно сжимая в руках панамку, но всё безрезультатно. Мне вдруг так страшно и больно стало. Хотелось плакать и кричать, только вот голоса по-прежнему не было.
Глаза открылись сами собой и столкнувшись с темнотой я вздрогнула, смутно осознавая, что вернулась в реальность.
Герман сидел, полулежа на кровати рядом со мной и работал за ноутбуком. В прозрачных стеклах очков отсвечивал голубым экран.
— Прости, я тебя разбудил? Вроде бы и не шумел, — Герман глянул на меня.
— Нет, всё хорошо, — я улыбнулась. — Просто дурной сон приснился. Работай. Ты мне совсем не мешаешь, — я привстала, чтобы поцеловать мужа в плечо, но вдруг ощутила странную тянущую боль в пояснице. Она была такой ноющей и стремительно перетекающей к низу живота, что мне даже пошевелиться нормально стало трудно.
— Что такое? — Герман снял очки и включил светильник на прикроватной тумбочке.
— Что-то мне нехорошо и жарко, — я откинула одеяло и уже хотела встать, но увидев пятно крови под собой, вскрикнула. Крови, на самом деле, было немного, но испугавшись, мне показалось, что я выпачкала всю кровать. — Герман? — мой голос дрогнул. — Герман, что со мной?
— Господи, — выдохнул он и вскочив с кровати, уронил ноутбук на пол.
— Герман? — в горле пересохло и у меня только то и получалось, что открывать и закрывать рот, словно рыба, выброшенная на сушу.
— Всё будет хорошо, — одержимо прошептал Герман, хватая с тумбочки ключи от машины. — Срочно нужно в больницу, — быстро проговорил он. — «Скорую» не дождёмся.
Последующий час, может быть, даже больше или меньше, прошел для меня в каком-то густом тумане. Время, образы, вся окружающая обстановка начали размываться, терять свои привычные контуры и границы. Я плохо понимала, что со мной происходило. Очевидно, что что-то очень плохое и опасное. Из-за страха или того, что мой организм в целом дал сбой я, то теряла сознание, то приходила в себя. Мне не хотелось проваливаться в темноту, но она, словно превратилась в живое существо, которое так и стремилось поглотить меня. Это было очень страшно. Страшно оттого, что ты не можешь управлять собственным телом, сознанием.
Я просто отчаянно хотела, чтобы с моей дочерью всё было в порядке. Всякий раз, когда я на несколько секунд приходила в себя, это желание взрывалось в моей голове яркой болезненной вспышкой. Наверное, я даже бормотала о том, чтобы Герман помог, чтобы уберёг нашего ребенка. Конечно, от него не так и много зависело, но только в нем я сейчас видела свое настоящее спасение.
Если кошмар действительно может произойти наяву, то одно из его лиц — высокая вероятность потерять своего еще не родившегося ребенка. Это то, чего никогда и никому не захочется пожелать. Это страх, слёзы и крайняя грань подступающего безумия. Они ломают. Убивают.
Герман вёз меня в больницу, я лежала на заднем сидении и расфокусированным взглядом смотрела куда-то в окно, а потом на какое-то время проваливалась в темноту. Голос Германа временами выдёргивал меня из этой темноты, но у меня плохо получалось быстро реагировать на его слова.
— Арина, старайся оставаться в сознании, — напряженно говорил муж.
Хотелось бы ему что-то ответить, только вот язык будто прилип к нёбу. Я чувствовала, что кровотечение усиливалось и, наверное, мягкая кожаная обивка сидений безвозвратно теперь испорчена. Ну кто думает про обивку, когда ситуация не просто критическая, а ужасная? Я еще думала и о том, почему Герман сам ведет машину? Почему не Алексей? И где вообще этот вездесущий Алексей? Наверное, дома он, ведь уже давно ночь за окном. В общем, мой мозг в какой-то дикой попытке защититься сам собой переключался на вот такие глупые вопросы, только бы я не сошла с ума.
Идиотские размышления, перебивались судорожными мыслями насчет ребенка и того, что дочку непременно нужно назвать Викторией. Не знаю, почему я так решила. Это имя само собой буквально врезалось в мое сознание, и я про себя именно так начала обращаться к своей девочке, умоляя ее, остаться со мной, не бросать меня.
— Мы почти на месте, — напряженно проговорил Герман, а я уже опять была близка к потере сознания.
Потом неясное яркое пятно больничных ламп и белого потолка, что будто бы двигался, словно конвейерная лента у меня над головой, начали вызывать приступ тошноты. Мне стало так страшно, что хотелось просто кричать до тех пор, пока голос окончательно не сядет.
Были врачи, медсёстры, но я отчетливо ощущала только Германа, его руку, его пристальный взгляд. Я вдруг почувствовала себя такой виноватой, такой ничтожной, будто во всем мире нет более омерзительного человека, чем я сама.
Мне внезапно что-то вкололи, и тьма воронкой закружилась перед глазами, заглушая собой весь внешний шум. Я будто бы окунулась в воду и коснулась спиной холодного морского дна. Это странное «погружение» казалось, продлилось всего лишь несколько секунд, но когда я снова открыла глаза, то за окном уже был день, а я лежала в палате с подключенной капельницей.
Очень хотелось пить, но еще больше хотелось в туалет. В палате, кроме меня больше никого не было. Светлая и уютная комнатка, так сразу и не скажешь, что вообще в больнице лежишь. Голова была очень тяжелой, будто в нее поместили свинцовый сплав, но никакой температуры, кажется, не было.
Мысли медленно, но верно начинали превращаться в одну единственную картинку, но всё равно было трудно вот так сразу составить предложение, выстроить ряд обычных вопросов, которые человек привык сам себе задавать.
