Когда я достигла своей цели, то тут же замерла, увидев Германа. Он кричал как сумасшедший на докторов, акушеров и медсестёр, даже на пожилую уборщицу, которая явно так не кстати оказалась в центре чужих неприятностей. Герман буквально весь трясся от неконтролируемой злости, а я просто стояла, будто ногами в пол вросла и слова понять не могла.
— Герман? — тихо позвала я, словно кто-то сжал мне горло и громче сказать уже совсем не получалось.
Муж перевел на меня свой сердитый взгляд и на несколько секунд застыл на месте. Да почему все так по-дурацки реагируют на меня? Я видела, будто в замедленной съемке, как гнев в потемневших глазах Германа растаял, уступая место растерянности, страху и такому необъяснимому чувству, будто муж взглядом говорил мне, что ему жаль, что он не специально подвел нас.
— Где Вика? — уже громче спросила я и сделала шаг вперед. Герман тут же подошел ко мне, обнял, словно боясь, что я могу сейчас вот-вот упасть или взорваться. — Что происходит? Я ничего не понимаю. Все так суетятся…
— Не волнуйся, — голос Германа абсолютно не вселял чувство покоя.
— Нет! — я сорвался на крик потому что не хотела ни секунды больше оставаться в стороне от происходившего. Страх жалил меня, и я боялась услышать правду, но эмоции быстро оказались на пике, чтобы я могла говорить спокойно. — Почему ты сейчас такой? Где Вика? Ответь немедленно!
— Всё будет хорошо. Я понимаю, это трудно, но ты должна успокоиться.
— Ответь на вопрос, — сквозь зубы прошипела я.
— Арина…
— Герман! — я хлопнула его по плечу, но едва ли мужу от этого стало больней.
— Мои люди уже активно работают. Я пытаюсь взять ситуацию под контроль, — быстро заговорил Герман, а меня не оставляло обжигающее ощущение, что он пытается хотя бы за те несколько секунд, что я предоставила ему, подготовить меня к неминуемой правде. — Вику украли, — на выдохе всё-таки проговорил Герман.
Я отпрянула от него, уперла ладони ему в грудь и заглянула в глаза.
— Как? Как украли? — в голове, словно в вихре закружились мысли.
— Вот так. Мне позвонили из больницы буквально час назад. Я примчался. Сейчас прибудет полиция.
Герман еще что-то говорил, но я снова перестала его слышать. Слёзы моментально обожгли глаза, я часто заморгала.
— Этого не может быть, — одними губами прошептала я.
— Мы не хотели тебе говорить, чтобы ты не волновалась.
— Не волновалась?! — меня передёрнуло. — Это шутка такая?! Где моя дочь?! Кто это сделал?! Почему допустили такое?! — я закричала как ненормальная, давясь слезами и всхлипами.
— Тише-тише, — Герман попытался обхватить меня руками, но я не далась.
Меня, будто кипятком окатили и создалось такое впечатление, словно вся Вселенная была против того, чтобы я чувствовала себя счастливой. Хотелось драть на себе волосы и проклинать за то, что я даже собственного ребенка уберечь не смогла.
— Прошу, успокойся, — Герман всё-таки заключил меня в кольцо своих рук, и кто-то внезапно вколол мне что-то в плечо.
Реальность почти сразу поплыла, но уже не от слёз, а от успокоительного, что быстро побежало по моим венам.
23.
Когда я пришла в себя, то обнаружила, что лежу в палате. Снова видеть этот белоснежный потолок и стены светло-персикового цвета было просто невыносимо, тошно. Голова гудела, а в теле царила такая неприятная и отравляющая слабость, что создавалось впечатление, будто я вообще не живу, даже не существую. Во рту сухо и, кажется, губы сильно потрескались. Я приподнялась на локтях и увидела мать. Она сидела на стуле рядом с моей кроватью и, судя по всему, дремала.
— Мам? — тихо позвала я ее и голос мой прозвучал хрипловато, будто до этого мне пришлось выкурить целую пачку сигарет. Глупость какая-то! Я ведь никогда в жизни не курила.
— Солнышко, — сонно отозвалась мама, протерев глаза. — Ты уже проснулась?
— Мама, — мой голос сорвался. Я спрятала лицо в руках и заплакала.
— Не надо, моя хорошая. Всё обязательно образуется, — мать подсела ближе и обняла меня.
— За что мне это? — сквозь всхлипы спрашивала я саму себя. — Почему именно я?
— Пожалуйста, не плачь. Арина, девочка моя, — мама поцеловала меня в макушку и обняла еще крепче.
Это был первый раз, когда она проявила ко мне такую неприкрытую нежность и заботу. Я чувствовала себя странно и совершенно разбито. Меня сломали. Просто сломали пополам, как сухую ветку и бросили в костёр.
— Что происходит? Почему всё так ужасно? — я еще что-то говорила, но что именно, не помню.
— Арина, тебе вкололи успокоительное, — проговорила мама, заглянув в мои заплаканные глаза. — Сейчас уже вечер. Герман и полиция делают всё, чтобы узнать, кто украл нашу Вику. Известно только то, что пропала еще и медсестра. А раз так, то тот, кто всё это совершил знал, что наша девочка болеет. Может, они работали вместе с этой медсестрой, а, возможно, и ее тоже похитили.
— Кому понадобился мой ребенок? Это всего лишь ребенок! Он ведь никому ничего плохого не сделал! — я просто рыдала и захлёбывалась слезами, жмурясь от саднящей боли в горле.
— Не знаю, но, к несчастью, кому-то наша маленькая понадобилась, — мама нежно гладила меня по спине, пока я как слепой котенок тыкалась ей носом в плечо, ища тепло, поддержку, а самое главное — надежду. — Уверена, что кто-то просто хочет надавить на нас, хочет манипулировать нами. Но я уверена, что Герман всё это так просто не оставит и злоумышленник получит по заслугам.
Мне было адски плохо оттого, что я хотела помочь своему ребенку, но не знала, как, да и вряд ли сейчас от меня могло что-то зависеть.
Через некоторое время в палату зашёл Герман. Мне показалось, что за тот небольшой промежуток времени, который я провела в принудительном сне, он постарел лет на пять точно.
— Собирайся, ты немедленно возвращаешься домой, — сердитым тоном заявил муж. — Нечего здесь делать. Дома ты будешь в безопасности.
Я даже рта не успела открыть, как Герман уже ушел. Создалось ложное впечатление, будто бы он злится на меня.
— Ему очень тяжело, — тихо проговорила мама. — Ничего утешающего сказать тебе не может, вот и срывается.
Дом встретил меня угрюмым молчанием и колючей тишиной. Я чувствовала внутри себя пустоту. Мама решила остаться со мной, пока Герман и отец пытались хоть что-то сделать, как-нибудь повлиять на ситуацию. Если бы всё не было таким чудовищным, я непременно задалась вопросом, а почему мама внезапно стала так добра ко мне? Но сейчас всё это настолько неважно и ничтожно, что я просто принимала ее присутствие и поддержку.
Мы расположились в гостиной, чтобы быть поближе к домашнему телефону. Мама выложила на стол мой и свой мобильник. Всё казалось, что вот-вот и нам позвонят, чтобы сообщать хорошую новость. Но тишина в доме по-прежнему оставалась нерушимой. Я ощущала ее тяжесть каждой клеточкой своего тела, она будто неподъемным грузом лежала на мне и с каждой новой минутой сдавливала всё сильней.
