После этого разговора мы переместились на кухню, чтобы приготовить обед. Хоть я была не сильна по части готовки, но всё же старалась выполнять все указания Германа. Усевшись за небольшую барную стойку, я усердно нарезала сладкий перец для салата и мимо воли размышляла над словами мужа по поводу его семьи. Если копнуть чуть глубже, то и у меня всё было не так просто. Раньше я об этом как-то всерьез никогда не задумывалась, а вот сейчас почему-то…
— Знаешь, — начала я, отправляя первую порцию перца в небольшую глубокую тарелку. — Мои родители вообще хотели мальчика.
— Серьезно? — Герман надел фартук и с искреннем удивлением глянул на меня.
— Да. Я никогда об этом никому не рассказывала, но мама должна была родить мальчика еще задолго до моего появления. Но у нее случился выкидыш.
— Это большая трагедия для семьи, — Герман нахмурился.
— Не уверена, что мама стопроцентно смогла оправиться от случившегося. Потом через какое-то время появилась я. Не могу сказать, что родители меня не любят и я всю жизнь у них как служанка была. Это будет звучать нечестно по отношению к ним. Но иногда у меня складывалось впечатление, что мама и папа требуют вдвое больше, чем возможно выполнить. Это что-то вроде, когда есть успешный старший ребенок и такого же результата требуют и от младшего.
— Тебя это тревожит?
— Не знаю. Всё так странно. Я всегда ходила на все возможные кружки. Учителя, няни, олимпиады, конкурсы, оценки, грамоты — всё это у меня в голове быстро превратилось в какую-то кашу. Я жила с мыслью, что вот подросту и выйду замуж. Зачем? Почему? Просто потому, что так надо. Другой установки существовать просто не могло. Обычных детей я видела только из окна папиного автомобиля, когда меня забирали из школы и везли на дополнительные занятия по языкам. Вроде бы совсем другая жизнь находится рядом, а что она из себя представляет? Понятия не имею. И что по итогу? Куча ненужных грамот, а я банально готовить нормально всё равно не умею. И чья здесь вина? И есть ли она вообще? И можно ли считать своих родителей плохими?
— Ты жалеешь о том, что твоя жизнь такая, какая она есть сейчас? — Герман, как мне показалось, с сочувствием смотрел на меня и это куда лучше, чем видеть жалость. Не так унизительно себя ощущаешь.
— Нет, только по одной простой причине, что другой жизни я и не знаю. Ладно, — я улыбнулась. — Не бери в голову. Просто ты рассказал о своих проблемах, я посчитала правильным и честным, что тоже что-нибудь подобное расскажу, — я продолжила нарезать перец, но случайно порезала себе указательный палец. — Черт, — я выронила нож.
Герман в мгновение ока оказался рядом, хотя он был у холодильника, а с учетом далеко немаленьких размеров кухни, это приличное расстояние.
— Что такое? — Герман ухватил меня за руку, с серьезным видом рассматривая несчастный палец.
— Ничего, — я больше испугалась, чем навредила себе. Только маленькая капелька крови выступила на коже, — жить буду, — попыталась я неловко пошутить.
Герман слизнул алую каплю и бережно поцеловал подушечку пальца. Так обычно маленьким детям делают, чтобы те не плакали. Я затаила дыхание, наблюдая за этим что ни на есть интимным моментом. Сердце вдруг забилось чаще, а под кожей будто бы рассыпались миллионы мелких иголочек и сказать, что мне это не понравилось, я совсем никак не могла. Всё это было так странно и волнующе, особенно учитывая тот факт, что я жду ребенка от человека, который сейчас так нежно, будто впервые, целует мои пальцы.
Слова застряли где-то в горле, воздух покидал легкие порционно, а во рту безнадежно пересохло. Может, это всё гормоны? Может, я так остро реагирую на Германа из-за беременности? Что за чушь? Разве такое вообще может быть?
Губы Германа медленно переместились на тыльную сторону моей ладони, затем коснулись плеча, щеки, завершив свой путь легким, как бы спрашивающим разрешения, поцелуем в уголок рта. Я ответила. Не потому что у меня не было выхода или так будет правильно. Всё оказалось куда банальней. Я сама захотела этого поцелуя. Вдруг это желание стало непреодолимой навязчивой идеей и, кажется, Германа это положительно удивило.
Сначала он был осторожен и нежен со мной, будто бы я в его руках была фарфоровой вазой, которую Герман так отчаянно боялся разбить. Затем его губы, язык стали настойчивей, а объятия значительно крепче. Я обхватила лицо мужа обеими руками, стараясь отвечать на его поцелуи так же открыто и смело, как и он.
Тяжелое и окончательно сбитое дыхание Германа обжигало мою кожу, я впитывала его, будто бы у нас был только один воздух на двоих. Тот пьяный блеск, что загорался на самом дне темных глаза мужа передавался мне по воздуху, по венам, по жаркому прикосновению наших губ.
— Арина, — практически прорычал Герман, переводя дыхание. — Я могу сейчас не сдержаться, — он немного отстранился, заглядывая мне в глаза.
— И не нужно, — ощущая тяжелые удары сердца где-то в горле, ответила я.
Герман провел костяшками пальцев по моей горячей щеке, спустился к шее, а затем неожиданно поднял меня на руки. Я крепко ухватилась за мужа, хотя и на подсознательном уровне знала — он меня не отпустит.
— Не хочу тебя принуждать, — прошептал Герман.
— Ты этого и не делаешь, — я первая потянулась за новым поцелуем и какие-либо сказанные до этого момента слова, повисли в воздухе, а затем растаяли.
Герман отнес меня в роскошную по своему убранству спальню, откуда мы не желали выходить до самого вечера.
5.
За то время, что мы провели в охотничьем домике, я вдруг поняла одну простую истину. Когда мы с Германом очень долго находимся вместе в закрытом пространстве, между нами будто искры сверкают и воздух становится какой-то особенный, жаркий, пьяный. Можно долго и упорно говорить о том, что приличная разница в возрасте и тот ворох наломанных дров за нашими спинами, в достаточной мере служат препятствием к полному примирению. Но вообще-то это чушь полная. Нас тянет друг к другу. Что это за сила такая? Не знаю. Просто ты ее чувствуешь всей кожей, каждой клеткой.
Мне вспомнился тот момент, когда я ссорилась с Германом в кабинете. Увидела его по телевизору с Ларисой и жутко разозлилась. Еще тогда Алина мне говорила, что я ревную. Не верила. Не хотела верить в это. Отрицала. Тогда-то я впервые захотела Германа как мужчину. Мы будто бы перенасытились зашкаливающими эмоциями друг друга и отчаянно искали выход. Душный кабинет, от стен которого отражалось наше общее напряжение… А потом случилось то, о чем я никогда не жалела.
Сейчас ситуация немного повторялась, но только вот наше притяжение не было вызвано черным чувством ревности. Я будто бы открыла для себя нового Германа. А может, он всегда таким был, только я этого не видела?
Нам было хорошо даже молчать вместе и, пожалуй, это уже совсем другой уровень общения. Когда для того, чтобы понять, какие эмоции плещутся в темных глазах Германа, совсем не нужны слова.
